Александр Харников - Северный сфинкс

Кулибин сразу сообразил, что строительство паровых двигателей – весьма выгодное дело, и настолько увлекся работой, что совсем забыл об отдыхе и о своем почтенном возрасте. Пришлось даже чуток попридержать его, пообещав поддержку, как инженерную, так и финансовую. Ведь мы с Димкой теперь богаты – часть добычи с потопленных британских кораблей по закону была нашей. И деньги не должны лежать в кубышке без толку – их надо вложить в какое-нибудь дело.

При очередной встрече с императором я рассказал ему о наших прожектах. Тот довольно быстро ухватил суть наших предложений и обещал нам полную поддержку.

– Алексей Алексеевич, – сказал Павел, – переговорите с государственным казначеем тайным советником Державиным. Он умный и честный человек и сможет вам помочь.

– Державин?! Гавриил Романович?! – я не знал, что замечательный русский поэт, помимо всего прочего, занимался коммерцией и был в царствование Павла Петровича президентом Коммерц-коллегии.

– Да, именно к нему, – усмехнулся император. – Помнится, что недавно он высказывался за развитие нашей внешней торговли и призывал российское купечество «все свои обратить силы на Левант, на Индию, на Китай и Америку, которые давно, простирая руки, просят, чтобы россияне брали от них сокровища без всяких соперничеств весьма выгодным образом».

– Гм, – я немного смутился, подумав, что, оказывается, мне еще плохо знакомы здешние реалии. – Действительно, надо бы встретиться с Гавриилом Романовичем. Государь, не могли бы вы порекомендовать Державину отнестись с пониманием к моим предложениям?

– Я отправлю ему записку, – кивнул Павел. – А что, у вас еще помнят этого господина?

– Он известен у нас больше как пиит. Помню, как еще в школе учил его «Памятник».

Я напряг память и прочитал с детства запомнившиеся мне чеканные строки:

– А ведь здорово сочинил! – воскликнул Павел. – Жаль только, что Гавриил Романович порой бывает не сдержан в своих словах. Но, как известно, нет людей без недостатков.

Мы еще немного поговорили с императором об изящной словесности. Как оказалось, Павел неплохо разбирался в поэзии. Потом, вспомнив о неотложных делах, он попрощался со мной. Я отправился в Кордегардию, чтобы рассказать о беседе с царем Василию Васильевичу Патрикееву.

13 (25) мая 1801 года. Луга.

Генерал-майор Михайлов Игорь Викторович

Мы ехали мимо деревень и сел и скоро добрались до Луги, где нас ждал отдых и ночлег. Мне вспомнились строки «нашего всего» – Александра Сергеевича Пушкина, обессмертившие этот небольшой уездный городок:

Рассказывали, что Пушкин так нехорошо отозвался о Луге из-за того, что по приезде в город он вышел из кареты и погрузился по колено в местную грязь. Что ж, Александру Сергеевичу, скорее всего, просто не повезло. Город как город, не лучше и не хуже многих.

Мы переночевали в нем, а наутро снова отправились в путь. Сегодня моими попутчиками были два немца – Александр Христофорович Бенкендорф и Евгений Вюртембергский. И если первый был «свой немец», изрядно обрусевший, то юный герцог пока еще скверно говорил по-русски, хотя уже более-менее понимал, о чем шел разговор. Так что наша беседа протекала следующим образом: в случае, когда суть сказанного до Евгения доходила с трудом, в разговор включался Бенкендорф, который перетолмачивал все с «великого и могучего» на немецкий.

– А вы знаете, Игорь Викторович, – смеясь сказал мне он, – десять лет назад обстоятельства сложились так, что мою семью удалили от двора тогда еще цесаревича Павла Петровича. Мы отправились в Баварию, где меня поместили в пансион в Байрейте. И там меня мои местные сверстники прозвали «русским». Да я и сам себя чувствовал больше русским, чем немцем. Я заставил всех уважать имя своей нации. По субботам мы устраивали в пансионе потасовки между двумя «армиями», причем та, которую я возглавил, тоже стала называться «русской».

Моя репутация стала ужасом для уличных проказников, которые каждый раз, когда представлялся случай, нападали на учеников нашего пансиона и были во множестве стычек биты молодежью под моим командованием. Мое тело, покрытое шишками и ранами, являлось гарантией моих подвигов, а телесные наказания, которые я получал за эти акции, только воспаляли мое мужество и прибавляли мне силы. Апогеем моей славы стала дуэль с учеником из Эрлангена, против которого, в возрасте всего тринадцати лет, я дрался на саблях. Все прусские офицеры гарнизона стали на мою сторону и много меня чествовали: на балу я получил щелчок и ответил пощёчиной. Три года происходили эти упражнения, которые укрепили мое здоровье и сформировали мой характер.

– Александр, – ответил я, – нам хорошо известно, кем вы стали в нашем будущем. Надеюсь, что и в этом мире вы честно и храбро будете служить России! Но, друзья мои, хочу обратить ваше внимание на то, что сейчас мы проезжаем через места, где в 1941 году русские войска остановили наступавшую на Ленинград – так тогда назывался Санкт-Петербург – немецкую армию. Ненадолго, правда, остановили, но все же… Земля здесь полита кровью ее защитников.

– Я слыхал про Великую войну, которую вела Россия в середине XX века с германскими войсками, – задумчиво произнес Бенкендорф. – Только скажите мне, Игорь Викторович, как так получилось, что два народа, столь близкие друг другу по духу, сошлись в битве не на жизнь, а на смерть?

Слова поручика заставили меня задуматься. Если я начну рассказывать всю предысторию Второй мировой войны, то это займет очень много времени. Хотя путь нам предстоит дальний, и можно будет провести своего рода «ликбез» по истории XIX – XX веков для моих благодарных слушателей.

– Видишь ли, Александр, – начал я, – в нашей истории через семьдесят лет Германия станет единым государством. И произойдет это, как сказал один из главных участников сего процесса, с помощью «железа и крови».

– За объединение Германии пришлось воевать? – спросил Евгений Вюртембергский.

– Пришлось, – кивнул я. – Сначала с Данией, у которой Пруссия, возглавившая процесс объединения, отобрала Шлезвиг и Гольштейн, а потом с Австрией и Францией.