Александр Харников - Северный сфинкс

– И что Пруссия получила в результате этих войн? – поинтересовался Бенкендорф.

– Пруссия сделала Австрию своим сателлитом, а у побежденной Франции отобрали Эльзас и Лотарингию. Прусские войска вошли в Париж, а в Версале главы всех германских государств в 1871 году объявили короля Пруссии Вильгельма I, внука нынешнего Фридриха Вильгельма III, императором Германии. Так на свет появилась новая империя.

– А что произошло с Вюртембергом? – спросил юный герцог.

– В нашей истории в 1806 году герцог Фридрих II с соизволения императора Франции Наполеона Бонапарта станет королем.

– Вот как… – покачал головой Евгений. – Впрочем, я принадлежу к силезской ветви герцогов Вюртемберг-ских. Скажите, Игорь Викторович, а Силезия тоже войдет в состав Германской империи?

– Войдет. Только в конечном итоге она окажется во вновь созданном польском государстве. И ваш любимый Эльс станет называться Олесницей. Так что, Евгений, становитесь побыстрее русским. Наша матушка Россия имеет свойство вбирать в себя представителей многих народов, которые буквально в следующих поколениях становятся большими русскими, чем сами русские.

– Да-да, именно так, – кивнул Бенкендорф. – Со мной случилось нечто подобное.

Мы рассмеялись и стали смотреть в окно, любуясь красотами природы. День выдался на удивление теплым и солнечным. Лошади, хорошо отдохнувшие в Луге, весело бежали по дороге, ведущей в сторону Пскова. Там мы собираемся отдохнуть денек и двинуться дальше. Мы поддерживаем связь по радиостанции с Петербургом. Для этого на кратких остановках мои ребята закидывают на ближайшее дерево у дороги антенну и начинают колдовать с рацией. Мои «немцы» и граф Ростопчин с любопытством наблюдают за их манипуляциями. Они до сих пор не могут привыкнуть к тому, что с помощью некоей «говорящей коробки» можно услышать голос императора или нашего Васильевича. Прочие же свидетели обычного для нас сеанса радиосвязи с испуганными лицами крестились и бормотали молитвы.

Событий особо важных в Питере не произошло, если не считать непонятной движухи среди столичной знати. Похоже, что до нее дошли слухи о нашем посольстве, и многим не понравилось то, что Павел решил создать союз с Бонапартом. Для инглизированной части высшего света более предпочтительным был бы союз с Лондоном. Пусть русские убивают французов за британские интересы. Англичане за это подкинут своим сторонникам немало полновесных гиней. Да и коммерсанты из Туманного Альбиона с большим удовольствием купят заготовленные русскими помещиками и купцами лес, пеньку и прочие столь необходимые Англии товары.

Смеркалось. Мы остановились на ночлег в Лудо-ни – небольшой деревне, где местный староста должен был обеспечить нас кровом, а лошадей наших кормом. Удобства, конечно, были далеко не пятизвездочные, но мне доводилось спать и в спальном мешке под открытым небом. Заснул я как убитый. Мне приснился Бонапарт, почему-то одетый не в свой излюбленный костюм – треуголку и серый походный сюртук, а в партикулярное платье и простонародный картуз. К чему бы это?

14 (26 мая) 1801 года.

Санкт-Петербург. Михайловский замок.

Дарья Иванова, русская амазонка

Эх, скучно все-таки, когда вокруг не стреляют, не машут кинжалами и саблями, словом, когда дни похожи один на другой, и не надо озираться по сторонам, ожидая какой-нибудь подлянки. Часть наших ребят уехала на встречу с посланцами Наполеона, часть обучала здешних бандоловов, натаскивая их в искусстве членовредительства. Папа с дядей Димой занимались с Кулибиным проектированием парохода – корабля, который для здешнего народа станет высшим достижением инженерной мысли.

Ну а я, проведя пару лекций по экономике с раненым Рязановым, заскучала. Мне вдруг вспомнился наш университет, ребята из группы и даже нелюбимые преподы, которые сейчас казались милыми и хорошими людьми. Я чуть было не всплакнула с тоски. Но, подумав, что с красным носом и заплаканными глазами я изрядно подпорчу свой имидж «кавалерист-девицы», которой море по колено, взяла себя в руки и стала раздумывать, чем бы заняться.

Василий Васильевич предложил мне поработать с «панночкой» – так шутники «градусники» прозвали полячку по имени Барбара, пойманную вместе с развеселой шведско-польско-английской компанией. Это именно они чуть было не отправили к праотцам господина Резанова, при этом собирались отловить кого-нибудь из нас. Император Павел решил проявить милосердие и не отправлять Барбару в каталажку. Не знаю, какие у него были планы относительно этой девицы, но по его августейшему повелению полячку было велено содержать не под замком, а среди вольных людей, впрочем, не спуская с нее глаз. Павел взял с нее слово, что она не будет пытаться сбежать, но я знала, что полякам верить нельзя – они соврут, недорого возьмут.

Барбара оказалась девицей своенравной и гордой. Однако я тоже не подарок, и после нескольких попыток взбрыкнуть полячка была поставлена на место и далее вела себя вполне нормально. Мы с ней вроде бы даже подружились, но я внимательно за ней следила, подключая время от времени к воспитательному процессу Джексона. Барбара оценила белые и острые клыки пса, а потому старалась не сердить его.

По вечерам мы с ней ходили в баню – помещение в Кордегардии, приспособленное для омовения телес наших орлов. Баня была и в Михайловском замке, но располагалась она неподалеку от личных покоев императора, и мы решили туда не ходить, дабы не ввергать Павла Петровича в грешные мысли. Горячей воды нам вполне хватало на то, чтобы помыться. Хотя я изрядно соскучилась по ванной, душу и шампуню.

Для мытья женского личного состава попаданцев – меня и фельдшерицы Ольги – выделялось определенное время. Никто нам не мешал, а вход в наш импровизированный «санузел» охранял бдительный страж – Джексон. С появлением Барбары мы теперь мылись втроем. Полячка с большим удивлением разглядывала наши бюстгальтеры, сравнивая их со своим корсетом. Похоже, что эти нехитрые предметы женского туалета, еще неизвестные в Европе начала XIX века, вызвали у нее когнитивный диссонанс. Было видно, что ей очень хочется расспросить нас о нашей одежде, но воспитание не позволяло это сделать.

Еще больше она была удивлена, увидев, как я занимаюсь спаррингом в нашем импровизированном спортзале. Дама, размахивающая ногами и ломающая ударом ребра ладони палку – это зрелище изумило паненку до глубины души. А ведь она еще не лицезрела, как я стреляю и метаю ножи. С трудом переварив все увиденное, она спросила, кто меня всем этим штукам научил. Я честно призналась, что учителей у меня было немало, но самый главный из них – дядя Дима, друг отца и замечательный человек.