Сергей Васильев - Сталь императора [litres]

– Александр Александрович, зачитайте первый лист из красной папки!

Заметно побледневший Шершов опять раскрыл свой потрепанный портфель.

– В ходе визита в Германию было составлено несколько копий подписанного договора с незначительными изменениями в каждой из них и послано независимыми каналами в Петербург в различные государственные инстанции. Копия версии номер один, отправленной с флигель-адъютантом великим князем Андреем Владимировичем, затем была обнаружена в личных вещах посла Франции в России маркиза де Монтебелло, копия номер два…

– Достаточно, Александр Александрович, спасибо, – остановил ротмистра император. – Теперь понятно, почему многие отсутствуют?

В тишине было слышно, как заерзал на стуле великий князь Николай Михайлович. Выцепив копию текста договора с кайзером у своего знакомого дипломата на Певческом мосту, он сам собирался поделиться его содержанием в любимом яхт-клубе, но не успел и теперь осознал, по какому тонкому краю прошел благодаря болтливости и любви к многозначительным позам.

– Ну, может быть, ничего страшного? – неуверенно спросила вдовствующая императрица. – Все-таки Франция – наш союзник.

– Союзник? – вскипел император. – Да с таким союзником врагов не надо! На протяжении всего восемнадцатого века Франция вредила России, где только могла: постоянно натравливала на Россию Турцию, помогая ей деньгами, оружием и дипломатическими усилиями. Агенты французской разведки при Екатерине Второй пытались устраивать диверсии на черноморских верфях, а еще раньше, при Анне Иоанновне, французский «ограниченный контингент» дрался с русскими в Польше. Интересно, кстати, что Франция там забыла при такой очевидной отдаленности от данного театра военных действий? Наконец, в девятнадцатом веке французские войска дважды вторгались в Россию – при Наполеоне и в Крымскую войну. Французы старательно поддерживали в 1863 году польских мятежников, а в самом начале двадцатого века с радостью поддержали попытку государственного переворота. Это союзник? Это очень опасный враг, потому что драпируется под друга!

– Никки, ты же не просто так нас позвал, – подал голос Николай Михайлович. – Что надо делать?

– Мне нужно, чтобы Романовы написали письмо кайзеру. Хорошее, семейное, теплое письмо. Его подпишут все, кроме меня. Так надо! Отправить незамедлительно.

Император уже привычно для всех прошелся за спинами сидящих перед столом.

– Но еще важнее снимать напряжение внутри страны. Несмотря на все реформы последнего месяца, мы продолжаем сидеть на бочке с порохом, потому что главный вопрос – о земле, и мы его должны решить немедленно. Начнем с того, что возвратим крестьянам выкупные платежи.

– Полтора миллиарда рублей? – охнула Мария Федоровна.

– Два с половиной, матушка, и ни копейки меньше.

– Никакой казны не хватит, – прошептал Николай Михайлович.

– Не хватит, – согласился император, – а даже если бы и хватило, то потратить крестьянам все равно их негде. Да и не деньги нужны на селе. Нужна земля, семена, удобрения, машины, инвентарь, скот, мануфактура, школы, больницы… Одним словом, требуется не рыба, а удочка. И не одна. И еще: у крестьян должно появиться то, чего не было вообще никогда – выбор! Места жительства, рода занятий и той же земли. Только тогда, Сандро, есть надежда, что твои матросы будут смотреть в спину офицерам не так кровожадно… Впрочем, лично для тебя у меня есть специальное поручение – из наличных сил Черноморского флота сформировать эскадру и перебросить ее на Дальний Восток. Справишься?

Император подошел к великому князю, положил руку ему на плечо и доверительно полушепотом произнес:

– На Дальнем Востоке найдешь своего делового партнера Безобразова, из-за которого ты лишился имения Ай-Тодор, и передашь ему, что он задолжал казне уйму денег. Ревизоры назовут точную сумму, а строители расскажут, что и где он должен построить за свой счет уже до лета. В случае отказа сотрудничать разрешаю расстрелять на месте.

Стряхнув с плеча великого князя невидимую пылинку, император вновь обратился ко всем присутствующим.

– Попытка государственного переворота выявила еще одно слабое место империи, – и осекся, увидев глаза и выражение лиц августейшего семейства. – Хотя – нет. Пожалуй, об этом в следующий раз…

Как любой механизм имеет свои пределы модернизации, так и царская семья имела свой лимит реформирования и восприятия реформ. Поэтому сегодня император так и не решился сказать «родственникам», что угрозой для существования империи в какой-то момент стал сам монарх, точнее монархия, как единственный и неповторимый орган правления. За чопорностью и надменностью августейшей фамилии жили своей жизнью страх, растерянность и непонимание, что происходит в этом мире и как с этим жить дальше. Может, и хорошие, но абсолютно случайные люди, исключительно в силу рождения вынесенные на самую вершину политической иерархии, они не имели главного – мотива для сумасшедшей гонки за быстро изменяющимися геополитическими обстоятельствами. Наделенные влиянием и властью, но обделенные системным мышлением и объективной информацией, точнее – не желающие ее слышать и видеть, Романовы готовы были мобилизоваться исключительно для сохранения личного статуса, а этого было уже катастрофически недостаточно для выживания государства в целом. Августейшим особам просто не могла прийти в голову мысль, что абсолютизм в какой-то момент превратится из объединяющего фактора в дезинтеграционный, и рано или поздно все равно придется делать мучительный выбор: или сжимать державу до размеров средневекового княжества, что сделала после Второй мировой войны Британия, или революционно реформировать систему управления страной. Причем меняться даже в мелочах, так как текст гимна «Боже, царя храни!» совсем по-разному воспринимался в христианской Рязани и в магометанской Бухаре. При всем личном патриотизме, «Перводержавную Русь православную, Боже, храни!» сильно не с руки было петь почти половине населения, исповедующего другие религии. И это только внешний атрибут. А сколько было еще внутренних, незаметных, но раздирающих страну на части ограничений, умолчаний и надежд, будто само рассосется. По крови немецкая Голштейн-Готторопская династия Романовых до начала XX века никакого нового интеграла для своей империи так и не изобрела. И не изобретет, потому что это выходит за личные рамки возможного, не умещается ни в одной августейшей башке. Простейший постулат – «только изменив свою страну, вам не придется ее менять» – для царской семьи был недоступен в принципе. Поэтому и закончили они самодержавную карьеру кто в эмиграции, кто в расстрельных списках. Так бывает. Про машины и механизмы говорят: предел регулирования…