Сергей Васильев - Сталь императора [litres]

– У вас, Петр Аркадьевич, община – это какое-то воплощение абсолютного зла, – сделал большие глаза монарх. – Я даже готов согласиться, что это сугубо наше, отечественное явление – Европе и САСШ такой «зверь» неведом. Но если уж он присутствует в наших пенатах, не стоит ли исследовать причины его появления? Ведь может статься, что они – сугубо вынужденные и насквозь объективные? Может быть, община была единственным и наиболее технологическим способом выживания там, где по-другому выжить просто невозможно? А если так – не получится ли, что, сломав этот естественный механизм скорой общественной помощи и не заменив его ничем равноценным, мы обречем на верную смерть самых незащищенных?

– Простите, государь, мою дерзость, – обозначил легкий поклон Столыпин.

– Не извиняйтесь, Петр Аркадьевич, – молниеносно отреагировал император, – мы с вами собрались не ради взаимных комплиментов. И я от вас жду отнюдь не покорности. Опереться можно только на то, что сопротивляется, не так ли? Но в вопрос будущего крестьянства следует внести ясность. Ваша мысль насчет предоставления свободы частной инициативе, как локомотиву сельских преобразований, понятна. Осталось узнать ее цену. Вам известна печальная статистика банкротств фермеров в той же Америке?

– Естественный отбор, – пожал плечами Столыпин, не замечая недовольно фыркнувшего Балакшина, – зато оставшиеся обеспечивают потрясающий рост сельского хозяйства!

– Это понятно, – император выглядел как школьный учитель, пытающийся наводящими вопросами вывести к правильному ответу нерадивого ученика, – но что стало с теми, кто разорился?

– Они пополнили ряды безработных.

– И сколько таких вы ожидаете в России в случае реализации вашего предложения?

– По имеющемуся у меня опыту из десяти переселенцев на хуторы восемь смогли встать на ноги…

– Хорошо, поверим, – кивнул император, – остается два из десяти, или в масштабах страны – двадцать четыре миллиона… И куда их прикажете деть?

– Они станут трудовым резервом для заводов.

– В условиях нашего сурового климата и извечного спутника бедняков – голода они станут скорее кормом для ворон и диких зверей. Тем более что вся российская промышленность насчитывает всего три миллиона рабочих… При этом имеется дефицит квалифицированного труда. Неграмотные, не умеющие обращаться с машинами на заводах не нужны. Что будем делать с никому не нужными? Это ведь такие же подданные России, как и все остальные.

Столыпин молчал. Аргументы кончились. Оставались дежурные фразы про милосердие к сирым и убогим, но он чувствовал, что здесь и сейчас они будут катастрофически не к месту.

– Крестьянство – естественный трудовой резерв для индустриализации, – сделал еще одну попытку император, – кроме как на селе, нам больше негде брать рабочих для строящихся заводов. Но надо ли при этом доводить крестьянина до крайней степени истощения и ожесточения? Каким он тогда придет в город? И будет ли он вам благодарен за такую «заботу»?

– Но мировой опыт не предполагает другого пути, – уже не так уверенно пробормотал Столыпин.

– Наличие мирового опыта – это хорошо, – император поедал глазами свежеиспеченного премьера, – но России редко подходит слепое копирование чужой истории, и она уже не раз демонстрировала свой особый путь развития. Было бы глупо не попробовать найти его еще раз. Ваша беда в том, что вы, следуя опыту современных индустриальных держав, хотите предложить нашему крестьянину выбор из двух зол: смерть от голода в деревне под забором более удачливого соседа или переселение в город на любых условиях, работа за любые деньги, а фактически – создание огромной революционной массы, смертельно ненавидящей своих работодателей, своих более успешных соседей в деревне и, конечно, власть, благодаря которой они оказались в таком положении. Двадцать четыре миллиона ненавидящих вас душ, Петр Аркадьевич! Вы представляете, что произойдет, когда эта горючая масса рванет? От нас с вами и от всей страны не останется и мокрого места!

– И где же выход? – вполголоса прошептал Столыпин, придавленный мрачной перспективой.

– Выход в том, чтобы предлагать не меньшее из зол, а лучшее решение из двух вполне приемлемых, – твердо произнес император, вспомнив, как в той, уже далекой жизни в 1930 году он был обескуражен неудачами политики партии на селе, когда Советский Союз намеревался одним ударом создать на месте малых отдельных хозяйств крупные общие – колхозы. Крестьяне ответили тысячами разрозненных бунтов, вооруженных вылазок и мятежей. Ожесточение достигло такого накала, что впечатленному им Сталину пришлось сделать шаг назад. А вместе с ним шаг назад сделала вся страна. Организация крупных агропромышленных комплексов, без которых была немыслима как продовольственная безопасность, так и индустриализация, осталась не взятой вершиной.

Позже в беседе с Черчиллем Сталин признал, что коллективизация была самым трудным испытанием для Советской власти. Русская служба Би-Би-Си, видимо, со слов самого Черчилля, своеобразно пересказала этот эпизод: «Во время одной из союзнических конференций Второй мировой войны Сталин заявил Черчиллю, сунувшемуся к нему с соболезнованиями по поводу огромных людских потерь СССР: ”При коллективизации мы потеряли не меньше”». Потеряли, конечно, меньше. Но потери мирного времени воспринимаются острее и переживаются горше.

Теперь все будет по-другому. Работают крупные зерновые хозяйства на юге, крестьяне не озлоблены войной и репрессиями. А списание долгов и введение для селян безналогового режима должно умиротворить и сформировать некий кредит доверия. Там и Балак-шин подоспеет.

– Александр Николаевич, – встряхнул заслушавшегося купца император, – ваша должность будет подразумевать неуклонный форсированный перевод сельского хозяйства на промышленные рельсы. Ваши маслодельные артели – это правильный, нужный, но только первый шаг. Конечная цель – объединение маломощных сельских общин и единоличников в крупные аграрные предприятия, насыщение их машинами и механизмами. Нам нужен кооператив размером со страну, построенный на принципах взаимной ответственности и полезности. Массовая механизация сельского труда должна резко повысить его производительность и создать избыток квалифицированных рабочих рук. Мы с удовольствием предложим людям работу на проектируемых и строящихся заводах и фабриках. А общинный принцип владения средствами производства, привычный для нынешней крестьянской психологии, ликвидирует саму базу противоречий между трудом и капиталом, чтобы международные спонсоры различных левых движений не раскололи страну на тысячи политических осколков.