Анджей Сапковский - Сага о Рейневане. Башня шутов

Рейневан поднялся, пожал руку Шарлею. Демерит ответил крепким пожатием, в его лице Рейневан впервые увидел что-то вроде очень, даже очень серьезной заботы. Мина Урбана Горна говорила сама за себя.

— Держись, брат, — проговорил он, до боли стискивая Рейневану руку. — Помни о Конраде из Марбурга.

— Не забывай, — добавил Шарлей, — о моем совете.

Рейневан помнил и о том, и о другом, от этого ему вовсе не было легче.

Возможно, его мина, а может быть, какое-то незаметное движение заставили громил подскочить к нему. Один схватил его за ворот и очень быстро отпустил, сгорбившись, ругаясь и стискивая локоть.

— Без насилия, — напомнил с явным нажимом брат Транквилий, опуская палку. — Без принуждения. Это, как бы там ни было и вопреки видимости, госпиталь. Понятно?

Громилы заворчали, кивая головами. Божегробовец указал Рейневану на лестницу.

Холодный бодрящий воздух чуть не свалил его с ног, а когда он вдохнул полными легкими, то покачнулся, закружилась голова, словно после глотка самогона на пустой желудок. Он наверное бы упал, но умудренные опытом громилы подхватили его под локти. Таким образом с ходу провалился его сумасшедший план бегства. Либо смерти в борьбе. Теперь, когда его тащили, он мог только переставлять ноги.

Госпициум он видел впервые. Башня, из которой его вывели, замыкала cul-de-sac [453] Тупик ( фр .). сходящихся стен. По противоположной стороне, у ворот, притулился к стене домик, вероятно, там находились госпиталь и medicinarium [454] Врачебное помещение ( лат .). . А также, судя по запаху, кухня. Навес у стены был забит лошадьми, притопывающими среди луж мочи. Всюду крутились вооруженные люди. «Инквизитор, — догадался Рейневан, — прибыл с многочисленным эскортом».

Из medicinarium’ a, к которому они направлялись, доносились высокие отчаянные крики. Рейневану показалось, что он различает голос Бонавентуры. Транквилий поймал его взгляд и, приложив палец к губам, приказал молчать.

Внутри здания, в светлой комнате, он оказался как во сне. Сон был прерван ударом, болью в коленях. Его кинули перед столом, за которым сидели трое монахов в рясах — божегробовец и два доминиканца. Он заморгал, тряхнул головой. Сидящий в центре доминиканец, тощага с испещренной коричневыми пятнами лысиной над узким веночком тонзуры, заговорил. Голос у него был неприятный. Скользкий.

— Рейнмар из Белявы. Прочти «Отче наш» и «Аве Мария».

Он прочел. Тихим и немного дрожащим голосом. И в это время доминиканец ковырял в носу, а внимание его, казалось, занимает исключительно то, что удалось оттуда извлечь.

— Рейнмар из Белявы. У светских властей на тебя имеются серьезные доносы и обвинения. Ты будешь передан светским властям для следствия и суда. Но вначале необходимо разрешить и обсудить causa fidei [455] Вопросы веры ( лат .). . Ты обвиняешься в чародействе и еретичестве. В том, что признаешь и распространяешь идеи, противные тем, которые признает и которым поучает Святая Церковь. Признаешь ли ты свою вину?

— Не признаю… — Рейневан сглотнул. — Не признаю. Я невиновен, и я — добрый христианин.

— Разумеется. — Доминиканец пренебрежительно скривился. — Таким ты считаешь себя, коли нас — плохими и лживыми. Спрашиваю тебя: признаешь ли ты либо когда-нибудь признавал истинной веру, отличную от той, в которую наказывает верить и которой научает Римская Церковь? Признай правду.

— Я говорю правду. Я верю в то, чему учит Рим.

— Ибо наверняка твоя еретическая секта имеет в Риме свою делегатуру.

— Я не еретик. Могу поклясться!

— Чем? Моим крестом и верой, над которыми ты насмехаешься? Знаю я ваши еретические штучки! Признавайся! Когда ты пристал к гуситам? Кто втянул тебя в секту? Кто познакомил с писаниями Гуса и Виклифа? Когда и где ты принимал комунию sub utraque ?

— Не принимал никогда…

— Молчи! Бога гневит твоя ложь! Ты обучался в Праге? У тебя есть знакомые среди чехов?

— Есть, но…

— Значит, ты признаешься?

— Да, но не в…

— Молчи! Запишите: показал, что признается.

— Я не признаюсь!

— Отказывается от признания. — Губы доминиканца искривила гримаса жестокая и одновременно радостная. — Путается во лжи и выкрутасах. Большего мне не надо. Вношу предложение о применении пытки, иначе мы не доберемся до истины.

— Отец Гжегож, — неуверенно откашлялся божегробовец, — рекомендовал воздержаться. Он хочет прослушать его сам.

— Потеря времени! — фыркнул тощага. — Впрочем, если его немного помять, он станет разговорчивее.

— Нет, — проговорил другой доминиканец. — В данный момент нет, пожалуй, ни одного свободного места… И оба мастера заняты…

— Здесь его сапог, а винты крутить — никакая не философия, управится и помощник. А понадобится, я и сам справлюсь. Ну, пошли! Эй вы! Взять его!

Еле живой от страха Рейневан оказался в твердых, словно отлитых из бронзы лапах прислужников. Его выволокли, втолкнули в комнатку рядом. Еще не успев понять серьезность и опасность ситуации, он уже сидел на дубовом стуле, с шеей и руками в железных обоймах, а обритый наголо палач в кожаном фартуке укреплял ему на левой ноге какое-то ужасное устройство. Устройство напоминало окованный ящик, было большое, тяжелое, воняло железом и ржавчиной. А также застоявшейся кровью и прогнившим мясом. Запахом, который выделяют хорошо послужившие пеньки рубщиков.

— Я невиновен! — взвыл он. — Невиииновеееен!

— Продолжайте, — кивнул палачу тощий доминиканец. — Делайте свое дело.

Палач наклонился, что-то металлически щелкнуло, что-то заскрежетало. Рейневан зарычал от боли, чувствуя, как окованные металлом доски стискивают и давят ему ногу. Он вдруг вспомнил Инститора и перестал ему удивляться. Он сам был на волосок от того, чтобы наделать в штаны.

— Когда ты пристал к гуситам? Кто дал тебе послания Виклифа? Где и от кого ты получал еретическую комунию?

Винты скрипели, палач покряхтывал, Рейневан рычал.

— Кто твой сообщник? С кем из чехов ты связан? Где вы встречались? Где прячете еретические книги, послания и постиллы [456] Сборники проповедей, толкующих евангелия. ? Где скрываете оружие?

— Я невииииновныыый!

— Подкрутить!

— Брат, — проговорил божегробовец, — учти, это же дворянин…

— Что-то, — худой доминиканец смерил его злым взглядом, — уж слишком вы увлекаетесь ролью адвоката. Вам полагалось, напоминаю, сидеть тихо и не вмешиваться. Подкрути!

Рейневан чуть не захлебнулся криком.

И совершенно как в сказке кто-то его крик услышал и отреагировал.

— Я же просил, — сказал этот кто-то, остановившийся в дверях и оказавшийся стройным доминиканцем лет около тридцати. — Ведь я же просил этого не делать. Ты грешишь избытком усердия, брат Арнульф. И, что еще хуже, отсутствием послушания.