Александр Ярославцев - Обманутый и оскорбленный [litres]

Не было такой твердой уверенности и у графа Ардатова, который, подобно трем севастопольским адмиралам, почти каждый день совершал поездки по рубежам обороны, желая доподлинно знать о состоянии дел в реальности, а не на бумаге. Он, так же как и руководители обороны Севастополя, не предполагал, что до конца года враг сумеет не только восстановить свои силы, но и будет готов к штурму крепости, ожидавшемуся со дня на день.

Недавно захваченный в плен во время ночной вылазки русских охотников майор Ожеро на допросе дал весьма откровенные показания о положении дел в стане противника. Пленник честно и откровенно рассказал о тех трудностях, которые испытывали войска коалиции, осаждая Севастополь. С дрожью в голосе Ожеро говорил о постоянной нехватке провианта во французском войске, несмотря на регулярный подвоз съестных припасов из Стамбула, об ужасных условиях проживания солдат и офицеров в летних походных палатках, об отсутствии шанцевого инструмента для сооружения батарей, о нехватке лошадей и повозок для перевозки снаряжения с берега моря к передовым позициям. Однако больше всего солдаты противника страдали от инфекционных болезней. Вслед за балканской чумой, безжалостно терзавшей союзников в Варне, лагерь неприятеля посетила крымская дизентерия. Этой болезнью в той или иной форме болела вся союзная армия, включая даже самого английского фельдмаршала лорда Раглана. Именно дизентерия заставила гордого продолжателя славы герцога Веллингтона отказаться от поста командующего силами коалиции в пользу генерала Канробера.

Со слов майора, эпидемия ежедневно сводила в могилу гораздо больше их солдат, чем русские пули и ядра, которые залетали в траншеи и на батареи неприятеля. Хорошо понимая всю пагубность длительного сидения в окопах, а также постоянно подталкиваемый императором к активным действиям, генерал Канробер намеревался захватить Севастополь одновременным ударом с суши и с моря.

Стоявший на море вот уже неделю штиль не позволял союзникам использовать в штурме Севастополя свои парусные корабли, которые были очень важны для французского генерала. Упустив возможность быстрого захвата Севастополя в сентябре, Канробер намеревался расколоть русский орешек с одного удара, готовя его со всей тщательностью.

Эта новость сильно встревожила руководителей обороны Севастополя, и червь сомнения закрался к ним в сердца. Двойной удар не сулил для крепости ничего хорошего. Даже новость о прибытии в Севастополь четырех пехотных полков из Бахчисарая, отправленных князем Меншиковым после многочисленных писем Ардатова, не смогла взбодрить адмиралов. Каждый из них опасался грядущего штурма и при этом старался ни малейшим словом и жестом не выдать своей тревоги остальным.

Желая накануне штурма вселить уверенность в души защитников Севастополя, адмирал Корнилов собрал на соборной площади города огромную толпу и призвал солдат и матросов сражаться за русскую твердыню до последней капли крови.

– Если вдруг вам прикажут оставить город, знайте, это с вами говорит подлый трус и изменник, и я, пользуясь своей властью, призываю вам поднять на штыки любого, кто только посмеет произнести эти слова. Даже меня, если вдруг такое случится. Отстаивайте Севастополь! Вот вам мой главный завет!

Ответом на столь эмоциональную речь Корнилова были громкие крики собравшихся на площади моряков и пехотинцев, клятвенно обещавших адмиралу исполнить его завет, даже если при этом придется умереть. Многие совершенно незнакомые друг другу люди троекратно обнимались друг с другом, давая зарок не допускать врага в Севастополь.

Благодаря хорошо поставленной разведке, почти каждую ночь неотступно следившей за действиями противника, было определено направление главного удара неприятеля. Французы были наиболее активными против четвертого и пятого бастионов, тогда как англичане усиленно возились в районе Малахова кургана. Желая ввести противника в стеснение, солдаты Бутырского полка ночью бросились в штыки и отогнали работавших на своих позициях англичан, чем заметно подняли настроение гарнизона.

Адмирал Корнилов поблагодарил солдат за смелость и отвагу, однако черные мысли продолжали упрямо терзать его сердце. В ночь с четвертого на пятое октября разведчики доложили Владимиру Алексеевичу о том, что против четвертого бастиона французы стали освобождать амбразуры осадных батарей от земляных мешков, заложенных в них ранее. Едва эти слова были произнесены, как всем стало ясно, что до начала штурма остались считаные часы. Перед тем как уйти, адмиралы и Ардатов крепко обнялись друг с другом, отлично зная, что могут больше не встретиться.

Граф Ардатов только допивал свой стакан чая к завтраку, когда сильный грохот со стороны вражеских позиций известил о начале активных боевых действий.

– Атака, Михаил Павлович! Куда поедем – на Малахов курган или на четвертый бастион? – звенящим от напряжения голосом спросил графа его ординарец, поручик Хвостов.

– Там и без нас командиров хватит, не будем у них под ногами мешаться. Поедем на Александровскую батарею, посмотрим на флот господ бриттов и французов. Давно хотел увидеть его в действии.

При упоминании об Александровской батарее у Хвостова кольнуло в груди. Это был самый передний край морской обороны Севастополя. Опасаясь за жизнь Михаила Павловича, поручик осторожно предложил поехать на Николаевскую батарею, говоря графу о гораздо лучшем обзоре кораблей противника с этой позиции.

– Обзор там, может быть, и лучше, только вот сегодня мое место на переднем крае. Сегодня мы все должны быть там, ибо там у нас всех будет главное испытание, – твердо молвил Ардатов поручику.

Едва только загремели осадные батареи противника, как адмирал Корнилов отправился на передовую, намереваясь лично руководить обороной, а не сидеть в штабе и ждать известий. Первой целью его посещения стал четвертый бастион, на котором французы сосредоточили большую часть своего огня. Стороннему наблюдателю могло показаться, что вся южная часть Севастополя охвачена двумя огненными линиями, непрерывно извергавшими друг в друга огромное количество смерти. От многочисленных выстрелов и разрывов четвертый бастион был окутан густой синевой, из-за которой совершенно невозможно разглядеть, что на нем творится и каково его положение.

Не обращая никакого внимания на многочисленные разрывы вражеских бомб, Корнилов прибыл на четвертый бастион в сопровождении флаг-офицера Жандра и майора Тотлебена. Выслушав рапорт командира бастиона, адмирал смело направился к брустверу и стал наблюдать за результатом стрельбы русских артиллеристов. Глядя в подзорную трубу, он то и дело вносил коррективы в ведение огня, предлагая изменить прицел. Стоя на самом переднем краю обороны, в мундире с блестящими эполетами, Корнилов стремился вселить в гарнизон бастиона уверенность в победе над врагом, и это ему превосходно удавалось. Ободренные присутствием адмирала, пушкари бастиона с удвоенным рвением и азартом принялись стрелять по врагу, и вскоре после очередного их выстрела, у французов взорвался пороховой склад.