Александр Ярославцев - Обманутый и оскорбленный [litres]

– Я не ребенок, доктор, и не боюсь смерти, – обратился он к врачу Павловскому. – Лучше сделайте что-нибудь, чтобы я смог спокойно встретить ее приход.

Его слова вызвали скорбь и рыдания среди окружающих его подчиненных, но Корнилов оставался непреклонным. До самой последней минуты он продолжал тревожиться за участь любимого города. Пришло донесение с третьего бастиона, что у противника взорван пороховой склад и все его пушки приведены к молчанию. Аналогичное известие пришло от Нахимова с пятого бастиона, но Корнилов упрямо ждал донесения с Малахова кургана от Истомина, где интенсивность стрельбы с момента его убытия возросла многократно. Он то дремал, то открывал глаза, с потаенной мукой спрашивая:

– Как там Истомин? – И снова погружался в забытье.

Было около двенадцати часов когда наконец прибыл лейтенант Львов с известием, что британские орудия против Малахова кургана сбиты и огонь ведет только одно орудие.

– Слава богу! – произнес Корнилов, и через несколько мгновений его не стало.

Адмирал умер в самый разгар сражения, когда союзному командованию в лице генерала Канробера и лорда Раглана стало ясно, что на сухопутном фронте они потерпели фиаско, сильно недооценив силу и упорство своего противника. Наскоро возведенные укрепления русских полностью выдержали мощный удар артиллерии коалиции. Их пушки ничуть не уступали пушкам противника в дальнобойности, их стрельба была точнее, а смелость осажденных доходила до неприличной дерзости. В сложившейся ситуации генерал не был готов бросить изготовившиеся к штурму полки на неподавленные орудия противника.

Осознав свою неудачу, Канробер тем не менее не торопился отдать приказ о полном прекращении огня и отмене штурма. Француз возлагал большие надежды на силу объединенного флота, вступление которого в сражение должно было произойти с минуты на минуту.

Полностью уверенные, что русские корабли не рискнут выйти в море, французы и британцы убрали часть такелажа со своих парусных кораблей. Это существенно увеличивало их жизнеспособность в предстоящем бою, но одновременно лишало корабли способности движения. Поэтому доставка этих «плавучих батарей» на поле боя была возложена на малые пароходы союзников. Из-за их низкой скорости корабли коалиции и не могли начать бомбардировку Севастополя одновременно с сухопутными войсками.

Первой к Севастополю приблизилась французская эскадра, чьи ряды были пополнены несколькими турецкими судами. Целью этого сводного отряда была Александровская батарея, прикрывавшая южные подступы к Севастопольской бухте. Англичане, которым для бомбардировки досталась северная Константиновская батарея, как всегда запаздывали.

Прибытие Ардатова на Александровскую батарею вызвало у ее командира, капитана Усова, сильное замешательство. Даже одетый в военный мундир без эполет и орденов, граф всем своим видом производил впечатление человека, привыкшего отдавать приказы, а не получать их. Окинув Ардатова опытным взглядом, Усов сразу определил ранг гостя – никак не ниже генеральского – и громко поприветствовал его:

– Здравия желаю, ваше превосходительство!

– Здравствуйте, капитан. Не возражаете, если я от вас посмотрю на наших гостей? – произнес Ардатов дружелюбным тоном.

– Никак нет, ваше превосходительство! – ответил капитан и, помолчав немного, осторожно добавил: – Не угодно ли вашему превосходительству будет пройти на казематный уровень батареи? Он гораздо лучше защищен от вражеских ядер, а здесь пространство открытое, всякое может случиться.

– Премного благодарен вам, капитан, за столь трогательную заботу о моей персоне, однако позвольте мне остаться здесь. Тут у вас воздух гораздо чище, чем внизу, и дышится легче. К тому же неприятель будет виден как на ладони, а там, через амбразуру, много не увидишь, – любезно пояснил Ардатов офицеру.

– Как вам будет угодно, ваше превосходительство.

– Вот и прекрасно. Я думаю, вот здесь, у бруствера, для меня будет самое лучшее место, – сказал Ардатов и, заметив, что Усов продолжает стоять перед ним навытяжку, добавил: – Идите лучше командовать своими людьми, капитан, неприятель уже на горизонте, а с меня хватит моего адъютанта и господ артиллеристов.

Капитан некоторое время потоптался возле Ардатова, а затем повернулся и решительно направился к своим артиллеристам, вскоре полностью позабыв о своем госте.

Выбрав для себя место у бруствера, Ардатов вместе со стоявшими рядом артиллеристами стал жадно рассматривать в подзорную трубу строй вражеских кораблей. Выстроившись в две линии, те медленно приближались к батарее.

– Интересно, сколько их всего и под чьим флагом идут? – спросил граф, плохо разбиравшийся в корабельных тонкостях, и один из сигнальщиков немедленно дал ему точный ответ:

– Двенадцать кораблей, ваше превосходительство. Десять французских и два турецких парусника.

– Может, и название определите?

– Так точно, ваше превосходительство. Головной – «Наполеон», концевым идет «Шарлемань», оба паровые. Первую колонну возглавляет «Виль де Пари», затем «Махмудие», «Юпитер», «Фридлянд», «Маренго» и «Жан Барт». Вторую линию возглавляет «Вальми», затем «Монтебло», турецкий «Шериф» и, кажется, «Аустерлиц», хотя могу и ошибиться, его плохо видно, – честно признался матрос.

– Молодец! – похвалил Ардатов. – Враз всех перечел.

– Это благодаря адмиралу Лазареву. По его именному приказу всех сигнальщиков научили на глаз определять корабли любой державы, – пояснил матрос, очень довольный появившейся возможностью блеснуть перед начальством своими знаниями.

– Ну-с, господа из Непобедимой армады, посмотрим, кто чего из нас стоит! – произнес Ардатов, и, словно откликнувшись на его слова, неприятель, закончив перестроение, открыл огонь.

В мгновение ока вражеские корабли окутались густым белым дымом, который из-за слабого ветра долго и нехотя оседал вниз. Это обстоятельство сильно затрудняло комендорам врага, привыкшим к тому, что ветер быстро относит орудийные дымы в сторону от кораблей, следующее прицеливание.

С ужасным воем и свистом приближался к русской батарее смертельный ураган, заставляя трепетать сердца и души ее защитников, но ни один из них в страхе перед смертью не оставил своего места. Гулко ударили разрывы вражеских бомб, ложившихся, к огромной радости русских артиллеристов, с большим недолетом. Словно сбросив с себя испуг и робость от долгого ожидания, ожили и заговорили батареи Севастополя. Вместе с Александровской батареей грохотали Константиновская, Николаевская, Михайловская, Павловская. Вслед им по врагу открыли огонь десятая, двенадцатая и тринадцатая батареи, стремясь не отстать от своих именитых соседей. Настала та долгожданная и ответственная минута испытания, ради которой и создавались все эти мощные укрепления города.