Александр Ярославцев - Обманутый и оскорбленный [litres]

Перестрелка между сторонами была настолько интенсивной, что время от времени то одной, то другой стороне приходилось прекращать огонь, чтобы дать возможность густым клубам пороха осесть и рассеяться. После чего огонь возобновлялся с новой силой.

Вскоре выяснилось, что продуктивный огонь по французам могут вести только Александровская и Константиновская, а также три номерные батареи. Орудия всех остальных укреплений были приведены к молчанию, ввиду малоэффективности их огня.

Невозмутимо стоя возле самого батарейного бруствера и поглядывая на вражеские корабли в подзорную трубу, Ардатов тем не менее с замиранием сердца ожидал, что после каждого нового залпа врага на батарее случится что-то ужасное: рухнет наружная стена, взорвется пушка, пороховой погреб или, что еще хуже, вражеское ядро поразит или покалечит его самого. Однако минута проходила за минутой, но все то, что столь четко представлял себе господин граф, почему-то не происходило. Да, конечно, на батареях были взрывы, и он сам лично видел, как спешно уносили в лазарет раненых и складывали в сторону окровавленные тела убитых. Но все это на фоне сноровистой суеты орудийной прислуги и уверенных команд наводчиков казалось Ардатову не таким уж и ужасным. Тяжелые мысли сразу отошли на задний план, и, ощутив себя единым целым вместе с гарнизоном батареи, Михаил Павлович продолжал наблюдать за сражением.

Вместе с расчетами батареи Ардатов громко радовался любому попаданию во вражеский корабль, хваля канониров за меткость, хотя в страшном грохоте боя его было плохо слышно. Когда на «Виль де Пари» вспыхнул пожар и буксиры стали уводить поврежденный линкор в море из-под губительного огня русских, Ардатов азартно кричал: «Так его, так!» и обещал артиллеристам чарку водки, если они попадут еще раз. Вскоре его желание сбылось, и фок-мачта парусника рухнула на палубу, погребая под собой не успевших разбежаться моряков.

С густым столбом черного дыма на юте, двумя сбитыми мачтами, безжизненно свесившимися вдоль борта, огромный корабль покинул поле боя, имея большой крен на правый бок. С большим трудом французским пароходам удалось подвести к берегу «Виль де Пари» и выправить опасный крен благодаря своевременному затоплению противоположного борта. Одновременно с этим благодаря мужеству экипажа был потушен пожар, подбиравшийся к крюйт-камере. Линкор был спасен, но ему требовался серьезный ремонт. На следующий день он был отправлен на буксире в Константинополь, но попал в шторм и затонул вместе со всей командой.

Вслед за «Виль де Пари» оставили поле боя «Наполеон» и «Шарлемань» – главные паровые корабли французской эскадры. У первого была серьезная подводная пробоина, а у второго была повреждена машина, и он не мог самостоятельно добраться до берега. Потери от огня русских батарей были серьезными, однако они не заставили французов отступить от Севастополя. Место выбывшего флагмана занял стодвадцатипушечный «Вальми», а вместо «Виль де Пари» головным первой линии стал аналогичный по вооружению «Фридлянд».

Казалось, что, имея явное превосходство в количестве пушек, французы уже давно должны были привести к молчанию русские батареи, однако час проходил за часом, а берег продолжал огрызаться огнем, накал которого ни на минуту не ослабевал. Севастопольский орешек оказался явно не по зубам императорским канонирам. Все, чего они смогли добиться, – это приведение к молчанию трех орудий и повреждение лафетов у шести пушек десятой батареи. На Александровской батарее их успехи были еще скромнее. Было разбито три орудия и повреждены лафеты у двух из пятидесяти восьми расположенных там пушек.

«Вальми», на котором русские сосредоточили свой огонь после ухода флагманов, получил двадцать одну пробоину и утратил часть такелажа. «Фридлянд» отделался четырьмя пробоинами, но зато потерял восемь орудий главного калибра. Другие корабли французской эскадры, в отличие от турок, также получили повреждения различной степени тяжести, и их общие потери составили двести пятьдесят три человека. На турецкие корабли русские артиллеристы вообще не обращали внимания, и потери тех составили всего трое раненых.

Британские корабли задержались с началом боевых действий из-за довольно пикантной особенности транспортировки пароходами своих парусных кораблей. Тросы крепились по бокам кораблей, а не как обычно по носу. Британцы открыли огонь с дистанции менее километра с запозданием около сорока минут после французов, вытянувшись в две неравноценные линии против Константиновской батареи. «Альбион», «Аретуза», «Трафальгар», «Лондон», «Британия», «Беллерофон», «Квин», «Родней», «Агамемнон», «Терибл» – вот неполный список пятнадцати британских кораблей, решивших сделать с Севастополем то, что ранее было сделано ими в Тулоне и Копенгагене. Грохот их орудий напоминал грохот локомотива, несущегося на полной скорости, только во сто крат сильнее.

Видя столь огромное огневое превосходство противника над Константиновской батареей, ей на помощь пришли часть орудий Александровской и десятой батареи, в зоне поражения которых оказались стодвадцатипушечные «Трафальгар» и «Британия». Раз за разом эти парусные гиганты обрушивали свою бортовую мощь на узкий мыс, закрывавший им проход в Севастополь, но каждый раз после мощного залпа, когда казалось, что ничто живое не может уцелеть на узкой полоске земной тверди, зловредная батарея стреляла в ответ. И все повторялось снова и снова.

Командир британской эскадры вице-адмирал Дандас, наблюдавший за сражением с борта флагманского корабля «Альбион», явственно видел в подзорную трубу, что огонь верхнего этажа русской батареи явно ослаб. Это очень обрадовало адмирала, и он приказал Ленсингтону поднять приказ с требованием к «Трафальгару» и «Британии» усилить огневой натиск на позиции русских.

– Еще немного, и мы приведем их к молчанию! – воскликнул Дандас, и, словно в ответ на его слова, британский флагман получил пробоину ниже ватерлинии, и в трюме открылась сильная течь.

– Я не уйду со своего корабля! – воскликнул упрямый британец, – Ленсингтон, извольте ликвидировать течь и восстановить порядок на судне!

Моряки бросились исполнять приказание адмирала, но судьба словно смеялась над ними. Едва только была устранена одна пробоина, как русские пушкари наносили все новые и новые повреждения корпусу корабля. Одновременно с «Альбионом» серьезные повреждения получили стоявшие рядом с ним «Аретуза» и «Терибл». Как ни кричал и ни ругался Дандас, но пароходы были вынуждены начать буксировку флагмана из зоны боевых действий.

Больше серьезных повреждений корабли флота ее величества от огня русских не получили, но они понесли утраты в результате неудачного маневрирования кораблей. Плохо зная местную лоцию, на мель сели «Родней» и «Беллерофон». Первого несчастливца удалось снять с мели быстро, но «Беллерофон» засел столь основательно, что был освобожден только к утру следующего дня. За это время русские ядра так основательно поработали над ним, что было решено отправить корабль на Мальту вместе с «Аретузой» и «Альбионом». Ремонту в Константинополе они не подлежали. И если двум последним кораблям все-таки удалось вернуться в строй, то «Беллерофон» был разоружен и разобран. Дрова из его корпуса долго еще горели в камине губернатора Мальты сэра Джулиуса.