Владислав Конюшевский - Длинные версты [litres]

Ну вот, где-то так. В таких городках слухи расходятся моментально. Поэтому местные уже завтра к утру (край, к обеду) будут знать, что между спокойной (путь и несколько непривычной) жизнью и возможными революционными потрясениями стоит всего один человек – Горохов. Он говорил, что поначалу в него даже стреляли ночами? Ну-ну. Теперь, я думаю, его всем Володаевым охранять станут, чтобы не дай бог, вместо него никакого отмороженного революционера не прислали. Это я, конечно, преувеличиваю, но отношение точно изменится в более доброжелательную сторону. Люди ведь не дураки. Им просто подсказать вовремя надо, развернуть перспективы развития, ну и малость пугануть. А в остальном сами справятся.

Утром же, в первую очередь, едва продрав глаза, я наблюдал результат вчерашней всеобщей политинформации. В смысле, это когда проводил свой практически ежевечерний ритуал вопросов и ответов. В этот раз, помимо личного состава батальона с буденновцами, присутствовала толпа местных жителей. Расположились прямо вот так – под открытым небом. Вначале володаевцы стеснялись, но потом, поняв правила, вмешались в разговор, перетянув на себя львиную долю внимания.

Ну и как результат, с утра я увидел разновозрастную толпу добровольцев, желающих присоединиться к нашему героическому соединению. Сразу отсеял несовершеннолетних. Потом привлек одноглазого сына маслозаводчика (тоже рвущегося стать морпехом) к созданию из недорослей городского подразделения разведки. А что? Воевать мальчишкам рано, зато глаза и ноги у них есть. Нехай шныряют по окрестностям и заранее предупреждают о появлении ворогов. Этим я сильно отвлек малолетних борцов за революцию. Плюс смелый прапорщик будет при деле да при пайке. Понятно, что при папе-заводчике ему этот паек никуда не уперся, но факт работы на советскую администрацию, в самом начале становления власти, парню в будущем точно пригодится.

Следующими по очереди пошли бывшие солдаты-фронтовики. Из тех, кто вроде «навоевался по горло». Но после вчерашних разговоров нашедших в себе силы снова повоевать. Аж девять человек. Возможно, их было бы больше, но ко мне пришли лишь бессемейные парни. Еще около двадцати семейных выразили желание записаться в городскую дружину. Под них пришлось выделить Горохову еще два десятка винтарей. Ха! Не зря я вчера расписывал прелести возможной оккупации! Прониклись мужики (невзирая на бабий вой).

Ну а потом батальонной колонной мы выдвинулись к месту дислокации. Чистые, сытые, довольные, бодрые. Правда, не все. Ведь вчера у личного состава была и баня, и стол, и к столу. Некоторые… ну как «некоторые», многие перебрали с гостеприимством, поэтому сейчас имели стеклянный взгляд, двигаясь при этом так, чтобы не растрясти организм. Ребят я вполне понимал, но сия невоздержанность мне не особо понравилась, и от форсированного марш-броска удержал лишь добросердечный комиссар. Из-за его потакания личному составу шли медленно и печально. Поэтому, не дойдя до Покровки верст пятнадцать, опять заночевали в степи.

Побеседовав еще раз с новым пополнением и пояснив, что их распределением займемся завтра, в пункте дислокации, кивнул одному из новеньких:

– Товарищ Брагин? Пойдем, поговорим…

Интерес к суперметкому бывшему поручику у меня возник не случайно. Нет, я и так бы говорил с каждым из новобранцев, выясняя их мысли и побудительные мотивы. Только вот к беспалому стрелку образовалось повышенное внимание. Началось с того, что еще на марше меня догнал Трошкин. Это бывший прапорщик, а ныне отделенный у Васильева. И он, отведя командира в сторону, поведал интересную штуку:

– Товарищ Чур, хотел бы уточнить – я утром увидел, что у нас появился новый боец – Брагин. Без двух пальцев на руке. И представился он вроде как бывшим поручиком?

Кивнув, я подтвердил:

– Угу. По документам – поручик, вышедший в отставку по ранению. А что?

– Да непонятно… у меня память на лица хорошая. А я его в прошлом году, в Питере, один раз видел. Когда в сентябре на Дворцовой площади в патруле был. Тогда у этого человека были погоны капитана.

Глянув на командира отделения, я выразил сомнение:

– Может, обознался? Это ж не твой сослуживец, чтобы настолько уверенно говорить.

Но Трошкин продолжал настаивать:

– Нет. Я бы Брагина, может, и не запомнил, но с ним барышня присутствовала. Очень красивая. И одета необычно, словно иностранка. Поэтому тогда и на капитана внимание обратил. Просто с такими девушками обычно воркуют и ручки им целуют, а он говорил достаточно сурово. Словно ругался. О чем был разговор, я так и не понял – во французском не силен. А когда хотел приблизиться, дабы пресечь грубияна, они сели на извозчика и укатили. Из-за того капитан в памяти и отложился. И запомнилось еще, что у него правая рука покалечена…

Вот после этого разговора с бдительным отделенным я плотно заинтересовался Брагиным. Поэтому и увлек его за собой для приватной беседы. Начал с того, что поинтересовался биографией поручика. Как выяснилось, сам он был из Лодзи. Не поляк – русский. Родители почили в бозе. Есть сестра, которая ныне проживает в Варшаве, будучи замужем за владельцем нескольких доходных домов. С владельцем у поручика отношения не сложились, поэтому он даже не пробовал связаться с сестрой после ранения. Тем более что там сейчас немцы. Лодзь, с отчим домом, тоже под оккупацией.

При этом собеседник пояснил, что помимо ранения в руку у него была контузия. Но когда он от нее почти очухался, то подхватил тиф. Поэтому провалялся в госпитале в общей сложности около полугода. Соответственно, выйдя, не обнаружил ни своей части, ни даже страны, которой присягал. Вместо нее появилось какое-то странное независимое федеративное образование с Центральной Радой во главе. А после странного перехода территории под контроль немецкой и австро-венгерской армии понял, что ловить там нечего. Пришлось двигать на восток. Идти практически без денег, имея на руках лишь справку о ранении, было достаточно проблематично. Поэтому, когда вышел из-под немцев, решил немного передохнуть и прийти в себя. Вот временно осел в Володаеве. А при первом же удобном случае присоединился к частям, дерущимся с немцами. Пусть они себя называют не русскими, а советскими, но германцев лупят любо-дорого, поэтому он, как гражданин и патриот, не смог остаться в стороне.

Благожелательно кивая и вежливо улыбаясь собеседнику, я честно дождался, когда он замолкнет, после чего задал вопрос:

– А вас за что разжаловали?

Тот в удивлении поднял брови:

– Простите?

– Хм… Видите ли, в чем дело. Ваш шикарный рассказ, он ведь непроверяем. Все, кто могут его подтвердить, остались либо вообще за пределами России, либо на оккупированных территориях. Это не страшно. Сейчас много таких. Но в вашем случае есть одна нестыковка. В то время, когда вы, по вашим же словам, лежали в госпитале под Киевом, вас видели в Петрограде. В звании капитана и в обществе прекрасной дамы.