Александр Калмыков - На пути «Тайфуна»: На пути «Тайфуна». А теперь на Запад. Жаркий декабрь [сборник litres]

– А что за основные позиции? – снова оживился Авдеев.

– В классическом фехтовании существует шесть основных стоек: две нижние, две средние и две высокие. По две, потому что клинок можно держать как справа от себя, так и слева.

– А, понятно. То же, что и в фехтовании штыком, только там их всего четыре. А ведь можно еще держать оружие не справа или слева, а посередине.

– Нет, нельзя ни в коем случае. Ведь тогда фехтовальщик не будет знать, с какой стороны ему отбивать клинок противника. Еще есть свои нюансы в случае боя парным оружием, но это не для новичков. А самое интересное, когда противник левша, только мне такие редко встречались.

– Да, а Наташа умеет неплохо стрелять и левой рукой. Наверно, она ею и фехтовать смогла бы, – проговорил Павел, но, заметив вспыхнувший у меня в глазах интерес, тут же постарался его погасить: – Впрочем, нет, не смогла бы. Насколько я понимаю, тут потребуются месяцы тренировки.

Тут неожиданно Авдеев вспомнил волнующий его важный вопрос и осторожно спросил меня:

– Товарищ командир, вот у нас в роте очень многих награждали. Как вы полагаете, мне медаль положена, я ведь тоже участвовал в боевых действиях?

– А ведь вы правы, если вас до сих пор не наградили, то это непорядок. Сейчас же позвоню Соловьеву.

С особистом дивизии меня соединили быстро, и он объяснил, что Авдеева уже ждут орден Красного Знамени, медаль «За отвагу» и приказ о представлении очередного звания. Если бы мой ординарец не пропадал неизвестно где, то давно бы все это уже получил.

Мы решили, что как только Ландышева сменит его на посту, он тут же поедет к Соловьеву. А пока, закончив с чисткой оружия, Авдеев решил привести себя в порядок. Меня же уже давно терпеливо дожидался ротный писарь Макаров с огромной кипой бумаг, и навалившиеся дела сразу заставили забыть и о Ландышевой, и об ординарце, где-то отдыхавшем так долго.

Но вот Авдеев, закончивший прихорашиваться, предстал передо мной и заявил, что готов ехать. Результат меня просто поразил, таким нарядным я его еще ни разу не видел. Каждая складочка одежды была отглажена, волосы тщательно причесаны. Как завершающий жест, Авдеев достал флакончик одеколона, который я никогда у него прежде не видел, и надушился. В общем, в таком виде можно ехать не то что в дивизию, но и в Кремль. Общее впечатление портила только оставшаяся невыбритой полоска щетины над верхней губой. На мой взгляд, это его нисколько не украшало, о чем я тут же и высказался.

– Да мне это тоже не очень по душе, – пожал плечами ординарец, рассеянно взлохмачивая волосы на макушке, которые он перед этим тщательно зачесывал. – Но Ландышевой нравятся усы, вот я и решил их отпустить.

Ах, вот в чем дело. Ну, все, пора мне с ней поговорить. До этого сержант зарекомендовала себя как девушка здравомыслящая и порядочная. Иногда даже слишком порядочная. То, что она не давала мне поболтать с хорошенькими медсестрами, мотивируя это соблюдением режима секретности, я ей прощать не собирался.

Ждать Авдееву долго не пришлось, у крыльца уже стояла полуторка, привезшая его сменщицу. Но вместе с ней прибыл не полковой особист Танин, а незнакомый пухленький энкавэдэшник, которого я раньше не видел. Он представился как лейтенант НКВД Кругликов. Как только Авдеев помчался искать ротного ездового, чтобы уехать в дивизию, я попросил Ландышеву на пару слов.

– Да ничего я такого не говорила, – изумилась сержант. – Просто он замучил меня расспросами о том, что я предпочитаю и что мне больше нравится. Ну я и поддакнула ему, чтобы он отстал. Дескать, да, усы мужчину украшают.

Ну вот, теперь все становится на свои места. Ландышева уже вдоволь насмотрелась на военных, и мой ординарец ее ничем не привлекал. А вот Авдеев, наоборот, совсем потерял голову. Это не удивительно, ведь в лице Наташи он встретил свой идеал.

Процедура передачи моих «ценных» предметов надолго не затянулась, хотя кроме блокнота перестраховщики из органов взяли на хранение все мои вещи, включая оружие. Какую особую ценность они могли представлять, непонятно, но порядок есть порядок. Желая поскорее закончить с формальностями, я быстро кивал, подтверждая идентичность предметов, а Ландышева расписывалась в ведомости напротив каждой позиции. Наконец, привезенный особистом баул опустел, и я было вздохнул с облегчением, но тут всплыла новая проблема.

– А где «кольчуга полуторная, из блестящего металла, одна штука», – грозным голосом вопросила сержант госбезопасности.

– Здесь, – довольно похлопал себя по животу Кругликов. – Лично берег ее, а то мало ли, опять немецкий прорыв будет.

Ага, как же. Он ее берег, а не наоборот. Вот это лейтенант сделал напрасно. Никогда, ни при каких обстоятельствах я не позволял надевать свои доспехи тем, кто не умеет с ними обращаться. А если этот Кругликов вспотеет, и его едкий пот пропитает кольчугу? Она хоть и сделана из никелированной проволоки, но заржаветь может запросто. Я тотчас же начал мысленно перебирать угрозы, которые сейчас обрушу на голову незадачливого лейтенанта. Сослать в Сибирь? Разжаловать и отправить на фронт? Пригрозить, что заставлю его разобрать кольчугу, протереть каждое колечко и собрать обратно? Однако мои кровожадные планы уступили место голосу разума, и мне стало ясно, как лучше всего отомстить.

Я миролюбиво улыбнулся Кругликову и совершенно ровным голосом заявил, что никаких претензий не имею:

– Снимайте ее и сдайте сержанту госбезопасности, а мне надо работать. Всего хорошего.

Крайне довольный своей местью, я удалился в комнату, где размещался мой штаб, и начал перебирать бумаги, довольно улыбаясь. Писарь смотрел на меня с недоумением, не понимая, почему командир так странно хихикает. Наконец, я сжалился над ним и пояснил:

– А вы пройдите в зал, как будто между делом, и посмотрите.

Когда Макаров вернулся, работа окончательно застопорилась. Теперь мы оба посмеивались, с трудом сдерживаясь, чтобы не расхохотаться во весь голос. Бойцу было смешно от того, что он увидел, ну а я, даже не глядя, хорошо представлял себе, как сейчас мучается Кругликов. Надеть кольчугу, даже меньшего размера, очень легко. То, что пузо у энкавэдэшника было сантиметров на тридцать больше моего, значения не имело. А вот снять ее, не зная, как это правильно делается, очень трудно. Ну а если она еще мала, то процесс превратится в самое настоящее мучение.

Примерно через полчаса после начала экзекуций, наконец, вошла Ландышева и спросила, можно ли помочь страдальцу. Мы в это время сидели с надутыми щеками, изо всех сил удерживая рвущийся наружу смех и держа для вида какой-то приказ.

Наталья же выглядела более чем серьезной, но, посмотрев, что мы держим в руках, она язвительно захихикала: