Андрей Минин - Княжич [litres]

– Это моё! – попытался я отобрать у неё свою добычу, но куда там.

– У нас всё общее, – поправила она меня, уже доедая хлебушек с маслом, только крошки на пол полетели.

– Вредина, – показал я ей язык, довольный тем, что она оттаяла и больше не злится.

– Сам такой, – не осталась она в долгу, став пихаться.

Как-то само так получилось, что мы начали жарко целоваться, я подхватил её на руки и, не переставая целовать, унёс в спальню.

– Сними это с меня, – доносились из комнаты молодых жаркие стоны. – Ах! Медленнее, медленнее, – попросила Алиса сиплым голосом. – Не так быстро.

– Охальники, – неодобрительно пробормотала Ефросинья, помешивая щи, но нет-нет на её лице проскальзывала улыбка.

– Кушать хочу! – Вбежала в дом радостная, что школа на сегодня закончилась, Юлиана, – Бее-е, – тут же зажала она нос, только почуяв, чем пахнет. – Щи? – с отвращением выговорила она, недовольно посмотрев на холопку, но тут же отвлеклась. – Это что, мама там стонет? – С интересом спросила маленькая лисичка, сбросив с плеч портфель и подбежав к комнате родителей. – Мам, мам, открывай, – забарабанилась она в дверь. – Ты снова плачешь? Я сейчас платок принесу. Открой, мам!

– Да что же вы, заразы, такие живучие! – Метала мебель по комнате Людмила Ильинична. – Всё никак не сдохнете, твари! – Разбился о стену чайный сервиз. – НЕНАВИЖУ! – кричала запертая в своей комнате мачеха Семёна.

Как всегда, подвели исполнители. Она, как последняя дура, поверила, что профессионалы, запросившие за дело баснословные деньги, справятся и прикончат наследника и патриарха Смирновых, а в итоге те сами были пойманы и допрошены.

– Твари! – разбила она очередную вазу, метнув её в приоткрывающуюся дверь. – Твари, твари, твари! – топала она ногами, давя венецианский фарфор.

Тук-тук – постучались в дверь с той стороны, где стояли её надзиратели из главного ударного полка дружины всего рода. Дожидаться разрешения войти стучащий не стал и заглянул внутрь без спроса.

– Князь с наследником ждёт вас у себя, – вежливо позвал её за собой личный порученец Тимофея Митрофановича, скрывая за дежурной улыбкой надежду, что эту суку наконец поставят на место. Она явно перешла все границы.

– Может, стоило дождаться ответа хана? – нежно спросила Алиса, поглаживая меня по голой груди. – А не отправляться гулять по просторам Сибири на этом твоём чудовище? – Полностью переползла она на меня, целуя в шею и грудь. – Юлиана расстроилась. Лягушек теперь будет нам в кровать подкладывать, как вернёмся.

– Она вечно не даёт нам уединиться, вредина такая. Пусть дома сидит. У неё ещё школа. А хан подождёт… Никуда не денется.

В круглом иллюминаторе дирижабля проносились кучерявые облака, завораживая взгляд, но молодым людям было явно не до любования красотами.

– Это только у нас дети всё ещё учатся, а в городе у них уже каникулы, – коварно поцеловала она меня в ушко, став его покусывать и мурлыкать при этом.

– Больно жирно три летних месяца отдыхать. Им и одного августа хватит, – проворчал я, довольный. – Кошечка моя.

– Мяу?

– Мур.

– Разруха, безнадёжность и тоска…

– Деревня Красный Кустарь, ваше благородие. Я здешний староста, – ломил передо мной шапку крепко сбитый мужичок, поднятый по тревоге собаками и односельчанами, как только те заметили наш дирижабль в небе, сейчас прикрученный к якорям на земле. – Михасем все зовут, и вы зовите. – Хмуро пересчитывал он, судя по шевелящимся губам, всё появляющихся и появляющихся из нутра «Семёна I» дружинников. – Проверка аль какая, а я и не знаю? Так у меня всё в порядке, – почесал он затылок. – Больных и калечных нет. Подати платим исправно. Капище, как то велено было – убрали, – переступил он с ноги на ногу. – Тати ужо как два года не захаживали. Всё чин чинарём.

– Я не проверка, – покачал я головой, смотря на покосившийся забор деревни и выглядывающие над ним головы ребят помладше, с любопытством глазеющих на невиданных гостей. – Сосед я ваш. Хозяин фермы по производству и переработке мха, принадлежащей раньше семье Зориных. Может, знали таких?

– Как не знать? – подтвердил староста. – Нам лекари не по карману, вот и лечимся тем мхом. Припарки из него чудеса творят. Радикулит вот отступил, как не бывало, – погладил он свою спину.

– Вот. Теперь я мох выращиваю. Уже год как, после того как они сгинули, пусть земля им будет пухом.

– Пусть, ежели что, хоть и гниловаты они были по натуре, втридорога товар продавая, – перекрестился он. – А пожаловали-то к нам зачем, благородие? Нужда какая?

– Познакомиться, торговлю наладить.

– Так нам и торговать-то нечем, – развёл руками Михась. – Ярмо своё несём, мытарям наместника всё отдавая. Должны понимать.

– Это я вижу, – покачал я головой.

Ни света, ни газа в деревне нет. Я уж не говорю о канализации или каком-то производстве. Только три десятка покосившихся, потемневших от времени срубов, благо хоть крыты они были шифером, а не землёй и травой, как я боялся.

– Чем же вы тут живёте тогда? – удивился я.

– Токмо молитвами, – поцеловал он крест на груди.

– Молитвами сыт не будешь, – кривовато улыбнулся я.

– Это само собой, – веско покивал староста. – У нас и коровки имеются, и свиньи с курями. Всё как след, чай не голытьба какая.

– Э-э-э… – Переглянулся я с Алисой. – А мыто чем платите?

– Золотишком, – признался Михась. – Нам-то оно не надобно, а мытарям только в радость, если мы им жёлтый металл заместо яиц и пушнины отдаём. Тутово в ручье и намываем, благо не пересыхает никогда и аж зимой-летом мыть можно. Даже наши сорванцы справляются, – кивнул он на головы малышни над забором.

– И лишка не остаётся? Всё как налог отдаёте? – с подозрением спросил я.

– Так, а зачем тебе это знать, отрок?

Из благородия стать отроком. Быстро он пластинку сменил.

– Торговля, – улыбнулся я хитрому старосте. – Мы можем поставлять вам лекарства, помогать с лечением больных, скупать не только золото, но и ту же пушнину, поставляя взамен всё то, что производим на месте и что закупаем в Сибирске. Одежда там, туалетная бумага. Ещё раз повторю, без накруток.

– Бусы, благовония, – похихикал Михась.

– А вы, похоже, не такой… Эм, – не мог я подобрать слово, которое его не оскорбит.

– Дремучий? Дерёвня? Чурбан? – Улыбнулся он в ответ. – Лучше выглядеть забитым до невозможности и дерёвней, чем отдавать последние штаны шавкам наместника.

– Так лютуют?

– Управы на них нет. Думают, мы тут законы не знаем, и наглеют сверх меры, а слово поперёк скажешь, так сопровождающие их полицаи так по хребтине надают, что и не рад будешь.

– Не боитесь мне об этом говорить?