Татьяна Смородина - Фехтовальщица

– Аманду немного жаль, хотя она та еще тетка. А что с Фише?

– Ты о бакалейщике?

– Да.

– А это вообще комедия! Он умер!

– Умер?

– Да, когда у него нашли одежду той сожженной «ведьмы» и книгу с рецептами ее снадобий. Говорят, бедолага схватился за то место, где должно быть сердце, и отдал концы.

– Что ж… так и надо.

– Есть еще одна новость, которая наверняка тебя порадует.

– Какая?

– Твой наглый побег привел короля в бешенство, и он отправил беднягу де Брука простым охранником в Шатле.

Женька чуть не бросилась танцевать на столе, но в последний момент одумалась и вместо этого в порыве бурной радости повисла у де Санда на шее. Он засмеялся и, воспользовавшись моментом, крепко обнял ее в ответ. Леон подал жареное мясо, и фехтовальщица принялась за еду с жадностью каннибала, добравшегося, наконец, до поверженного тела своего врага.

– А кто теперь комендант Бастилии? – спросила девушка.

– Домбре, бывший комендант Шатле.

Новости ошеломили фехтовальщицу, и она почувствовала себя серфингистом, случайно поймавшим хорошую волну.

– Я хочу написать и о прачечной, – сказала она, полагая, что сумеет удержаться на этой волне и дальше.

– О прачечной? Зачем?

– А пусть Мишо тоже почешется!

– Прачечная – не баронесса Гонзалес, это никому не нужно.

– Тогда я напишу о графе д’Ольсино! Или нет, я все напишу и назову это «Записки фехтовальщицы»! Как ты думаешь?

– Поехали лучше в Италию, – напомнил о своем предложении де Санд.

– Да, но после, когда я напишу «Записки». Ты ведь купишь мне бумагу?

– А ты, когда закончишь свою рукопись, поедешь со мной в Италию?

– Поеду.

– Тогда куплю.

Де Санд купил фехтовальщице все, что она попросила, и подвез ее до прачечной на своей лошади. Женька сидела сзади. Одной рукой она обхватила его крепкое тело, а другой держала корзину с сушеными яблоками, под которыми лежали бумага, перья и бутылочка с чернилами.

Даниэль всерьез согласился подождать, пока фехтовальщица напишет «Записки», а Женька почти поверила, что уедет с ним в Италию. Занятая своими проблемами, фехтовальщица редко думала о Генрихе, отчего ей казалось, что она разлюбила его. Де Санд, с которым ее связывала фехтовальная жизнь, был ей не менее близок, поэтому она решила, что сможет быть с ним так же счастлива. Кроме того, Женька хорошо понимала, что после выхода «Записок» ей все равно придется уехать.

Видеться с Даниэлем было опасно, – Марени в любое время мог установить слежку за домом фехтовальщика и обнаружить его связь с девушкой в юбке и чепце простолюдинки. Ведь сыскник уже знал, что Жанна де Бежар могла скрываться под такой одеждой.

– Будем связываться через Лабрю, – предложил де Санд.

– А если король все-таки придаст обратную силу эдикта о наказании секундантов?

– Вряд ли он посмеет сделать это сейчас, – самоуверенно заявил Даниэль. – Весной, начнется новый поход на протестантов. Зачем королю лишние пятна на своей мантии?

Де Санд остановил Ягуара у открытых ворот прачечной и попрощался с девушкой прямо на глазах у прачек. Раз уж о его «домогательствах» знала Беранжера, то скрываться перед ее товарками было бы смешно. Играть роль влюбленного фехтовальщику было легко, поскольку он уже давно являлся таковым и на самом деле.

– Поцелуй меня, – перед тем, как уехать попросил он девушку.

– Ты что?

– Это нужно, на нас смотрят.

Женька поняла, что де Санд немного хитрит, но поцеловала его. Он все-таки поддерживал ее, его руки были теплые и крепкие, а глаза сверкали опьяняющей зеленью абсента… От этого последнего поцелуй получился терпким и отнюдь не только благодарным, как хотела думать о нем фехтовальщица. Она смутилась, презирая самое себя за такое попустительство, и побежала за ворота.

– Возвращаю вам вашу подружку, милашки! – крикнул прачкам довольный Даниэль. – И скажите хозяину, чтобы берег мне эту девчонку, а то я устрою ему тут развеселую жизнь!

Прачки зашумели. Завистливо посмотрела на фехтовальщицу даже Пакетта.

– Каковского господина подцепила наша Пчелка! – воскликнула Бригитта.

– Как бы она не подцепила чего другое с этим господином, – скептически заметила Марсена.

– Что с Люс? – спросила Женька. – Лекарь был у нее?

– Люс спит, а лекарь ждет тебя в твоей комнате, – сказала Беранжера.

Женька поднялась к себе, поставила корзинку на пол и пожала врачу руки.

– Спасибо, Лабрю, спасибо!

– Пока еще не за что. Я скажу вам, как приготовить целебное питье, но не буду убеждать вас, что девушка выживет. Ей не следует работать в сырости и тем более, зимой.

– Я поговорю с хозяином, чтобы он дал ей отдых. Говорите, что нужно делать, я запишу.

– Вы, верно, здесь мерзнете, сударыня? – спросил, оглядев убогое жилище, Лабрю.

– Нет, ничего. Здесь бывает тепло от стены прачечной.

Женька достала перо, чернила и бумагу, потом устроилась на полу, используя в качестве стола крышку ларя. Лабрю продиктовал ей все, что требовалось.

– Здесь еще не знают, что вы владеете пером? – спросил он.

– Нет.

– А шпагой?

– Вы смеетесь, Лабрю?

– Немного. Вы… вы хорошо себя чувствуете?

– Да, – постаралась спокойно выдержать взгляд умных глаз девушка.

– Зачем вы себя так мучаете?

– Здесь не тяжелее, чем на фехтовальной площадке.

– Причем здесь площадка?

Врач вдруг притянул девушку к себе, приобнял и осторожно коснулся губами ее виска. Она не сопротивлялась. По телу пробежала легкая, непредусмотренная ни в каких дружеских отношениях, дрожь… Лабрю всегда был симпатичен фехтовальщице – ей был приятен его внимательный и понимающий взгляд, сочувствие и беспокойство за нее, его не яркое, но располагающее к себе лицо и руки с чуткими пальцами, прикосновения которых всегда спасали от боли. «От боли, – подумала девушка, – он нужен мне только от боли».

– Пойдемте… проводите меня до аптеки, – слегка надломленным голосом сказала Женька, – а то я заблужусь в этих диких переулках.

– А разве этого еще не произошло?

– Лабрю, вы… Де Санд убьет вас, если узнает, что…

– Пусть убьет.

– Вы снова смеетесь?

– Конечно.

Лабрю проводил девушку до аптеки. Она же, немного одуревшая от запаха трав и обескураженная странными ощущениями, которые остались после его визита, вернулась в прачечную и прошла на кухню. Там она попросила у Амлотты кружку теплой воды и стала смешивать купленные порошки в пропорциях, которые записала со слов Лабрю.

– Ты что, читать, что ли учена? – спросила, удивленно наблюдая ее действия, кухарка.

– Учена.

– Во! Люс хочешь поднять?

– Хочу.

– Напрасная забота, Люс грудью слаба, помрет не сегодня, так завтра, а ты только жалованье на снадобья изведешь. Тебе бы самой вещички прикупить потеплей. На Рождество, чую, еще сильней похолодает, глядишь, и снег пойдет.