Татьяна Смородина - Фехтовальщица

После речи защиты председатель суда предоставил последнее слово обвиняемой.

– Только осторожней, – шепнул адвокат. – Вы не на баррикадах.

Но Женька чувствовала себя не на баррикадах, – ей казалось, что она сейчас сдает последний экзамен, и если даст те ответы, которых от нее ждут, то непременно получит пятерку. От нее ждали раскаяния, но она его не чувствовала.

– Я хотела, чтобы мир был чище, – не слишком уверенно начала она. – Я пришла и сделала все, что могла… – здесь фехтовальщица приостановилась, будто задумалась о чем-то, потом более уверенно продолжила, – однажды меня назвали Посланницей Грозы. Наверное, это так и есть. Кем-то я призвана выполнять эту миссию, хотя тоже хочу любить, иметь свой дом и родить ребенка… Может быть, потом, когда меня отпустят, я больше не буду вступать в поединки, а пока… я не жалею о том, что сделала.

Судьи коротко посовещались, после чего председатель суда объявил, что процесс по делу маркизы де Шале закончен, и приговор будет оглашен через три дня.

Три дня, оставшихся до вынесения приговора, фехтовальщица провела, как пыточной камере, хотя содержание и уход продолжали оставаться на том же уровне. Ее хорошо кормили и беспрепятственно удовлетворяли все бытовые нужды. Женька, конечно, думала и о себе, но больше всего сейчас ее волновала судьба де Белара. Она даже просила встречи с королем, решив согласиться на любые условия, убить, кого прикажут, лишь бы он пощадил Кристофа. В порыве отчаяния девушка действительно думала, что сможет сделать подобное, но жизнь не дала ей это проверить, – король отказал во встрече.

– Его величество передал, что уже поздно, – сказал Домбре. – Он уязвлен. Вы что-то там наговорили на суде. Это все печально, сударыня, но господин де Белар хорошо знал, на что шел, затевая подобное дело.

– Как он?

– Он спокоен, и мне сдается, сам ищет смерти.

– Почему?

– Он не может смириться с гибелью брата, которую считает, что допустил.

– Мне… нельзя повидать его?

– Выходить за пределы камеры до приговора суда вам категорически запрещено.

– А господин Дервиль разрешал мне.

– И где теперь господин Дервиль, сударыня?

В эти три дня к девушке не пускали и Генриха, поэтому она искала поддержки у Денизы, которая всегда была рядом. Девочка, как могла, успокаивала фехтовальщицу, гладила по плечу и молча вытирала слезы, самопроизвольно текущие по щекам ее измученной госпожи. «Если Кристоф умрет, я тоже не смогу жить… – думала Женька, сидя на кровати и сжав голову руками. – Или смогу?»

В понедельник комендант сообщил девушке, что Кристоф де Белар казнен, и передал ей записку, которую мушкетер написал ей незадолго до прихода стражников. Женька едва поняла, что в ней написано. Строчки прыгали перед глазами, и текст мешала рассмотреть скопившаяся в них соленая влага. «Осталось немного. Я прощаю вас. Кристоф». Девушка смяла бумагу, сжав ее в кулаке.

– Господин де Белар ушел с миром, – сказал Домбре, впервые глядя на фехтовальщицу без обычной живости в своих глазах. – Он был спокоен, и сказал, что надеется, что вы тоже будете спокойны, когда… когда услышите приговор.

Фехтовальщица стерла с лица слезы.

– Да, я буду спокойна.

На следующий день девушку повезли во Дворец Правосудия на оглашение приговора. «Сюжет идет к концу», – подумала она, и ею овладело какое-то, несвойственное ей, спокойствие. Неким парадоксальным образом смерть Кристофа внесла в ее душу ясность и умиротворение. Теперь она была готова к любой оценке, которую могли выставить ей судьи.

Во время зачитывания приговора было очень тихо, отчего казалось, что судья читает его в пустом зале. Суд признал фехтовальщицу виновной в деле графа д’Ольсино, в убийстве Себастьяна де Барбю и двух охранников Бастилии. Отягчающими обстоятельствами послужили побег и сопротивление королевской полиции. В деле налета на дом де Рошалей ее признали соучастницей, а так же косвенно причастной к смерти госпожи Маргариты де Рошаль. В качестве приговора была назначена смертная казнь через отсечение головы.

– Но поскольку маркиза де Шале находится на третьем месяце беременности, – продолжал председатель, – приговор будет приведен в исполнение только после рождения ребенка. До этого дня маркиза де Шале будет находиться в заключении с привилегиями, надлежащими быть в ее положении и согласными с ее титулом.

В публике опять начал подниматься шумок, и охрана, предусмотрительно утроенная в этот день, снова принялась наводить порядок.

Вернувшись в Бастилию, Женька попросила бумагу, перо и чернила.

– Что вы хотите делать? – спросил Домбре.

– Продолжу писать «Записки фехтовальщицы», – сказала девушка.

На это запреты не распространялись, поэтому Домбре приказал принести маркизе де Шале то, что она просила. Оставшись одна, Женька тотчас приступила к продолжению рукописи, которая прервались на уходе от лодочника.

Вечером пришел Генрих, но теперь им разрешили видеться коротко и в присутствии охраны. Сначала он посетовал на скандал в семье, который произошел после того, как Катрин призналась в своей беременности, и посмеялся судорожным усилиям батюшки спешно найти подходящего жениха.

– Это ребенок Андре де Вернана? – спросила Женька.

– Говорит, де Вернана. Хорошо, хоть не от конюха.

– Да, одна жизнь только начинается, а другая заканчивается.

– Перестань, – сказал Генрих, а потом шепнул, целуя фехтовальщицу за ухом. – Не волнуйся, мы что-нибудь придумаем, у нас еще уйма времени. В городе смута, Конде набирает твоих союзников. Наш беспокойный принц снова почувствовал себя на коне, нам это на руку. Я, пожалуй, присоединюсь к нему.

Но, к несчастью, времени оказалось гораздо меньше, чем предполагал де Шале. Через несколько дней Женька вдруг почувствовала боль внизу живота. Боль сначала была слабой, но к вечеру усилилась и ночью вытолкнула наружу, растущего внутри нее ребенка. Он словно не выдержал свалившихся на него испытаний и не желал больше жить в условиях бесконечной войны, которую вела со своими врагами его юная мать. Это был мальчик. Началось кровотечение, и лекарь еле спас ее. Им опять оказался Лабрю.

– Лабрю, это вы? Откуда? – спросила Женька, придя в себя.

– Господин де Санд порекомендовал меня Домбре.

– Из-за меня?

– Да. Хорошо, что я оказался здесь вовремя, – покачал головой врач и обратил к фехтовальщице взгляд, полный горечи. – Я же говорил, что возможно надорваться, сударыня.

– Да, досадно… Я не успею дописать «Записки».

– Я постараюсь продлить срок, – пообещал Лабрю.

Он действительно сделал доклад королю о состоянии здоровья фехтовальщицы и спросил три недели на ее восстановление. Тот согласился. Об этом девушке рассказал Генрих. Лицо его совершенно потемнело после того, как Женька потеряла ребенка. Он перестал даже что-либо говорить, а просто сидел и молча держал свою ускользающую возлюбленную за руку.