Татьяна Смородина - Фехтовальщица

– Ты здесь, Мариса? – крикнул один из всадников, небритый и небрежно одетый мужчина со слюнявой улыбкой.

Он смотрел сверху весело и пьяно, как человек, живущий в свое удовольствие.

– Паскуала сказала, что ты снова рожаешь! – продолжал всадник и глянул на фехтовальщицу. – А это кто с тобой? Этот парень разве из твоей деревни? Холопы такие кудри не носят! Кто он такой?

– Не знаю, господин де Барбю.

– Как зовут? – спросил девушку де Барбю.

– Жан… Жан де Гран, – придумала на ходу Женька.

– Ты с королевского берега?

– Да, я племянник управляющего.

– А-а, этого свечного огарка? Славно, черт возьми! А, Лабрен?

Лабрен потер ладонью тяжелую челюсть и кивнул в сторону Марисы.

– Смотри, пацана родила.

Де Барбю спрыгнул с лошади и подошел к испуганной крестьянке.

– Ты глянь, какой уродец!.. А орет-то! Мариса, а это верно, что он мой сын?

– Как скажете, сударь.

– Скажу, что надо его окрестить! Ну-ка!

Де Барбю схватил ребенка за ноги, тряхнул и швырнул в реку. Мариса закричала, потом уткнулась в траву и зарыдала. Женька бросилась за младенцем, но ее перехватил, соскочивший с лошади, Лабрен.

– Успокойтесь, господин де Гран! – засмеялся де Барбю. – Эта крольчиха еще нарожает!

– Ты что… дурак?

– Кто дурак?.. Что он сказал? – посмотрел на приятелей де Барбю. – Это он мне сказал?.. Каков наглец, а! Связать щенка, и к графу! Я ему покажу, этому племяннику свечного огарка, как следует разговаривать с Себастьяном де Барбю!

– А Мариса, Себастьян?

– Пусть идет снопы вязать, холопка! Придумала рожать от меня детей! Говорят уже, и Милюзина ходит с пузом!

– Графу это не понравится, Себастьян, – связывая Женьке руки, ворчал Лабрен. – Ему нужны работники на его землях.

– Мои дети не будут работниками на землях графа! – вдруг, потеряв свою гнилую веселость, вспыхнул Себастьян де Барбю.

Связанную фехтовальщицу забросили на холку лошади Лабрена, после чего вся компания потянулась к графскому замку, чьи башни были видны за косогором.

На проезжающую кавалькаду молча смотрели жнецы.

– Чего глаза пялим? – орал на них де Барбю. – Выпорю! – и крестьяне покорно возвращались к работе.

Висеть вниз головой поперек лошадиной холки было мучительно. От сапога Лабрена несло дерьмом, а в глаза лезла дорожная пыль, но Женька терпела. Она догадывалась, что вляпалась серьезно, поэтому нужно поберечь силы.

Де Барбю что-то покрикивал дорогой, смеялся и разговаривал сам с собой. Его приятели молчали. Поразил ли их его немыслимый поступок, или они всегда вели себя так, Женька не знала, но тень этого странного молчания нависла над ее, и без того сложным существованием как черная холодная туча.

Кавалькада пересекла мост над высохшим рвом и въехала во двор графского особняка. Утопающий в прядях дикого винограда, он по помпезности не уступал Булонже, а песчаными дорожками, уводящими вглубь сумрачного парка, напоминал дом герцогини де Шальон. Фехтовальщицу скинули возле широкого крыльца, на котором стоял благообразного вида седовласый слуга в аккуратной одежде.

– Где его милость, Филипп? – спросил де Барбю.

– В парке с архитектором. Вон они возвращаются, сударь.

По одной из дорожек парка к дому действительно приближались двое – молодой вельможа с русыми волосами, романтично ниспадающими на белоснежный воротник, и мещанин в тесном суконном камзоле. Вельможа что-то тихо говорил своему спутнику, а тот оживленно кивал и кланялся. Приблизившись к крыльцу, оба остановились.

Дворянин взглянул своими прозрачно-голубыми глазами на фехтовальщицу. Взгляд его был недолог, но осязаем, точно прикосновение.

– Что тут такое, де Барбю? – спросил он довольно мелодичным голосом.

Себастьян спрыгнул с лошади и улыбнулся своей слюнявой улыбкой.

– Это племянник де Грана, сударь. Он шарахался на нашем берегу.

– Это все?

– Думаю, что он вынюхивал здесь что-то. Нагрубил мне! Хитрый мальчишка и наглый, ваша милость!

– Поднимите-ка его.

– Вставай! – за шиворот поднял девушку де Барбю. – Его милость граф д’Ольсино с тобой говорит.

Женька еле устояла на связанных ногах. Граф, между тем, смотрел на нее в упор, и она ясно видела в его странных прозрачных глазах свое отражение.

– Почему вы нагрубили Себастьяну, «хитрый мальчишка»? – спокойно, без тени какого-либо раздражения в голосе, спросил д’Ольсино.

– Ваш Себастьян убил ребенка, – ответила фехтовальщица, и в пространстве между собравшимися повисла довольно хрупкая пауза.

Глаза же графа продолжали оставаться безмятежными и только, пожалуй, где-то в самой глубине их взволновалось что-то неуправляемое и горячее, похожее на голубоватое пламя пунша.

– Ребенка? – переспросил д’Ольсино.

– Да. Там женщина родила, крестьянка. Это был его ребенок. Он бросил его в реку.

– Себастьян, зачем вы это сделали? – словно о паре украденных конфет, спросил граф, все так же не отводя глаз от фехтовальщицы.

– Я нечаянно, ваша милость! – ответил де Барбю. – Вообще я люблю детей, вы же знаете!

Приятели графа захохотали, но тут же, под коротким взглядом графа быстро замолчали.

– Пройдемте в дом, господа, – сказал д’Ольсино. – Там мы продолжим этот занятный разговор. Лабрен, развяжите юношу.

Женьку освободили от веревок, после чего все прошли в дом. Граф, как будто ничего не случилось, продолжал беседу с архитектором. Однако последний был несколько растерян, отвечал невпопад и постоянно озирался, точно чувствовал, что попал в какую-то хитрую западню.

– Мне понравился ваш проект склепа для мой жены, – сказал ему д’Ольсино. – Право, я давно чувствую вину перед несчастной Верони. Ее нежному праху не место рядом с костями моего пьяницы-деда. Готовьте чертежи, сударь.

– Тогда я могу идти, ваша милость?

– Зачем идти? Вы останетесь у меня. Сделайте заказ, и вам предоставят для работы все, что требуется.

– Но…

– Никаких «но». Себастьян, проводите господина архитектора в его комнату.

Архитектор пугливо оглянулся и последовал за де Барбю.

– Как поэтично, – улыбнулся вслед д’Ольсино. – Творец, наконец, по-настоящему умрет в своем творении.

– Может быть, сразу треснуть ему по башке и найти другого ваятеля? – предложил Лабрен.

– Учишь вас, учишь, а вы все тот же мясник, Лабрен, – поморщился граф. – Этот архитектор талантливый человек и достоин особой смерти. Когда склеп будет готов, мы замуруем его туда вместе с прахом моей прелестной Верони. Тогда он непременно будет помалкивать о том, что услышал сегодня. Зачем нам, чтобы кто-то разносил по округе такие новости? Мне хватило хлопот со смертью жены и ее любопытного пажа, которому вы потом так искусно выкололи глаза. Подлый мальчишка! Подозреваю, что он и был ее любовником.