Владислав Стрелков - Тропой мужества [litres]

И прилегла на ящики.

«Эх, – Михаил вздохнул, – она все поняла».

«Женщины! – подумал Паша. – Рентген у них от природы».

Майский растянулся на жестком лежбище и сразу уснул.

Жуков отложил планшет, поднялся с кресла, потянулся, косясь на часы.

– Десять с половиной часов уже.

– Угу, – оторвался от монитора Маргелов. – Долго Паша там.

Сергей взял планшет, подошел к кушетке и поднес экран планшета к лицу Свешникова.

– Дышит, – сказал он, глянув на поверхность. – Интересно – как объяснить подобное состояние? Ведь по сути сознание Паши в прошлом, а тело тут. Как спит, или как будто спит, но это вовсе не сон.

– Сон – это не сон, а про не сон, что это пересон, а пересон – не сон… – процитировал Маргелов фразу из старого фильма. – Может, это типа летаргия какая-нибудь?

– Летаргия – это вообще из другой оперы, – ответил Жуков. – Это больше похоже на компьютер без операционки, один биос в работе.

– Кстати про летаргию! – неожиданно воскликнул Вася. – Я как-то читал про людей, проснувшихся после летаргического сна. Так они вдруг начинали говорить на мертвых языках или рассказывать о событиях, случившихся очень давно, практически в древности, причем очень подробно описывали эти события. Порой то, что они рассказывали, при тщательной проверке подтверждалось!

– Не факт, – хмыкнул Сергей. – Но если все-таки это правда, то получается, что сознание при определенных условиях может путешествовать по времени.

– А наш томограф создает такие условия, – подхватил мысль Вася. – Причем как-то целенаправленно. Как еще объяснишь одну и ту же дату попадания сразу у троих?

– Причины надо искать, – пожал плечами Жуков. – Может, при программировании чего накосячили. Возможно, не только при программировании.

Сергей вновь подошел к кушетке.

– Да, причины надо искать, – повторил он, беря Свешникова за руку. Приподняв ее, отпустил. – М-да… жизнь на одном биосе.

– Кстати, – вновь оторвался от чтения Маргелов, – физиология-то никуда не делась. И это проблема. Большая. Ведь первое, что я захотел, как вернулся в тело, это в туалет. А потом еще воду хлебал. Сушняк дикий, как с перепоя.

– Может, от того, что рот был открыт, – предположил Сергей, глянув на Свешникова. – У Паши тоже вон нараспашку.

Он прикрыл рот друга, но тот опять медленно приоткрылся.

– Хоть подвязывай.

– Можно и подвязать. И эту кушетку убрать. Для обычного обследования она еще ничего, а долго лежать на ней… – и Вася поежился, – я все себе отлежал.

– Может, попробовать «разбудить» Пашу, а? – спросил Жуков.

– Как? Отключить программу? А вдруг сознание в прошлом останется?

– Черт! – Сергей присел рядом с кушеткой. – Может, традиционно как-нибудь разбудить, будильником или водой плеснуть? – Жуков взял Свешникова за предплечье и потряс. – Паша… Паша, проснись!

– Оставь его. Думаю, лучше подождать. Займись пока сбором нужной инфы.

Михаил вскочил с ящиков, ничего не понимая. Еще витали перед глазами остатки непонятного сна, а в ушах больно звенело от грохота. Кто-то сильно ткнулся в бок. Это Вилма с круглыми от страха глазами вцепилась в его руку.

– Наружу, живо! – проорал Майский не своим голосом.

Они выскочили из палатки, и сразу стало ясно. Это не артобстрел, как подумалось сначала. Это налет. Под жуткий вой с неба пикировали самолеты с характерным изломом крыла. Почему характерным? Странно, но Майский никогда таких не видел, и в самолетах совсем не разбирался, однако почему-то знал – это «Юнкерс-87», он же «Штука», он же «певун» или «лаптежник».

От пикирующего штурмовика отделилась темная капля и понеслась вниз.

– Ложись! – и вновь чужой голос.

Будто сам не свой, как бы еще не проснувшись и не веря глазам, Михаил схватил девушку в охапку и бросился на землю, укрывшись за толстой и корявой березой.

«Ты долго будешь тупить? Тормоз!» Эта мысль прорвалась в голову одновременно с взрывом. «Я еле тебя добудился, дурень. Еле с телом управился, пока ты тормозил».

И только теперь Михаил наконец сообразил. Это все гость, то есть Паша управлял телом, пока собственное сознание «тормозило». Очень правильное определение, подумалось ему.

Начало покалывать руку и ногу. Отлежал, дремля на правом боку, но это не помешало приподнять голову и посмотреть вверх. Нарастающий вой вновь заставил ткнуться в прошлогоднюю прелую листву. Вилме повезло больше, она на траву упала. Михаил уже сам прижал девушку к земле. Вилму трясло. Вой падающего в пике самолета пробирал до самых костей. Хотелось вскочить и бежать от этого ужаса, но властная мысль «Лежать!» цепко держала его собственное тело.

Разрыв бомбы встал недалеко, совсем рядом. Уши заложило глухим звоном. Но он услышал, как осколки впиваются в стволы берез.

Самолетный гул стих неожиданно. Наступила непривычная тишина, даже канонады не слышно. Или он просто оглох? Рядом всхлипнула Вилма. Это значит со слухом все в порядке. Михаил поднялся и помог встать Меримаа. Девушка постоянно вздрагивала. Майский осторожно привлек ее к себе и обнял.

– Все закончилось, – прошептал он, прижимая девушку к себе.

«Кого они бомбили?»

Этот вопрос тоже возник у Михаила. Бомбы ложились дальше поляны, почти на краю рощи, и лишь последняя упала ближе к расположению санбата. Выйдя на край рощи, он посмотрел в ту сторону, где в основном падали бомбы, и невольно застонал.

– А-а-а! – Вилма упала на колени, рыдая. – Кейге сууремат морварид! – закричала она, грозя сжатыми кулаками заходящему солнцу. – Фасистид! Са олет куратты! Са олет куратты! [10]

Немцы бомбили обоз с ранеными. Никто не уцелел. Всех разметало взрывами и побило осколками. Осколками…

«Валерий Семенович!» – вспыхнула мысль Павла.

– Валерий Семенович! – вскрикнул одновременно Михаил.

Он подхватил рыдающую девушку и как можно быстрее направился к операционной палатке.

Ворвавшись в палатку, Михаил невольно скрипнул зубами. Осколки все-таки достали до санбата.

На дощатом настиле лежала фельдшер с окровавленным лицом. Перед ней на коленях Павлов. Бледный и растерянный, он держал голову Валентины Сергеевны. Женщина хрипела, кровь пузырилась, будто кипела. Вилма отшатнулась, осела и зарыдала, закрыв лицо руками.

– Валечка… Валечка… – пробормотал хирург и поднял голову. – Миша, Валю ранило.

Голос его дрогнул. А в голове Михаила защелкали мысли. Четко. Быстро. Рана лица, обильное кровотечение, кровь попадает в дыхательные пути. Признаки асфиксии уже проявляются. Кошкина просто задохнется, спасти не успеем…

«Коникотомия, – возникло в голове, – коникотомию делай!» [11] Коникотомия – операция, которую проводят при нарушении проходимости верхних дыхательных путей и необходимости обеспечения поступления кислорода в них.