Владислав Стрелков - Тропой мужества [litres]

Ничему уже не удивляясь, Майский метнулся к столу. На медсестру надежды нет – истерика надолго и на утешение времени нет. Скальпель, вата, бинт, канюля [12] Канюля – это трубка, предназначенная для введения в полости человеческого организма. … где ее взять? А это что, ушная воронка? Подойдет!

Раненую на стол бы положить.

– Товарищ военвр… – вбежавший в палатку санитар словно на стену натолкнулся. Тоже растерялся.

– Нечайка, помоги переложить.

Сказано было так, что санитар вздрогнул и ошалело взглянул на Майского.

– Живо! – рявкнул Михаил. Голос его стал вновь чужим. Требовательным. Стальным. И Михаил не обижался на Пашу. На свою нерешительность надо обижаться.

Санитар помог поднять Кошкину и положить на стол. Напротив, Павлов встал. Кажется, он стал еще бледнее. Смотрит на женщину, вздрагивая и чуть клонясь влево. Придется все делать самому. Вилма еще рыдает, на санитара тоже надежды нет. Впрочем, дело для него имеется.

– Нечайка, – готовя инструмент и тампоны, сказал Майский, – срочные тяжелые на очереди есть?

– Н-нет, – запнулся санитар, глядя в глаза парню. – Всех обозом в тыл отправили. Перед бомбежкой.

– Немцы обоз и бомбили, – сообщил санитару Михаил и ввел раненой обезболивающее. – Возьми всех, кто есть, и проверь – есть ли выжившие.

Санитар выбежал из палатки, а Майский двумя пальцами, указательным и средним, нашел на гортани щитовидный хрящ, попросту говоря – кадык, и приготовил скальпель.

– Коникотомия? – спросил Павлов, будто очнувшись. – Да-да, правильно.

«Какой-то он заторможенный».

«Растерян, – ответил Михаил, – и потрясен».

Хирург тем временем не стал отбирать скальпель у Михаила, а зафиксировал правой рукой голову женщины. Левой он прикоснулся к запястью. Пора! Майский сделал короткий поперечный разрез кожи и хрящевой связки, после чего ввел в полученное отверстие стальную трубку, приложил тампон, так чтобы он не перекрывал доступ воздуха, и принялся ее фиксировать марлевыми затяжками.

Маленькая операция была проведена быстро. Дыхание фельдшера стало ровнее. Но это еще не все – кровотечение пока не остановлено и непонятно пока, какие повреждения нанес злополучный осколок.

«Не сомневайся, – подбодрил Михаила Паша, – у тебя все получится!»

Операция тяжелая. Не в плане сложности, в условиях проведения. В движениях хирурга наблюдалась некая заторможенность. Иногда Михаил бросал быстрые взгляды на Павлова. Валерий Семенович сильно сдал – стал бледнее, глаза ввалились. Стресс от ранения близкого человека сделали свое дело. А еще усталость. Сколько он уже не отдыхал? Минимум сутки. Ничего, эта операция последняя, эвакуируемся в тыл, там и отдохнет.

Пока чистили рану, стало понятно – было два осколка и дел они натворили изрядно. Множественные повреждения носоглотки, челюсти, часть зубов отсутствует. Самое скверное – это буквально порванное лицо. И с этим ничего не поделаешь, останутся страшные шрамы. Там, в будущем, это было бы решаемо, а тут… кто тут пластикой лица будет заниматься?

Рядом всхлипнули. Это Вилма встала у стола. Еще не успокоилась, пусть рядом постоит, вдруг помощь понадобится?

Кровотечение остановили, сшили несколько крупных сосудов. Павлов подсказывал глухим голосом – что надо делать, и Михаил чистил, сшивал…

Они уже заканчивали, когда вернулись санитары. По их лицам стало понятно – в обозе выживших нет.

– Товарищ военврач, что делать-то? – обратился один из них.

– Пару носилок приготовьте, – глухо ответил Павлов. – И рядом будьте. Нечайка где?

– Да тут он, – санитар махнул рукой в сторону рощи, – у соседней палатки.

Наконец операцию закончили. Гортань прочистили, лицо собрали, причем Михаил очень старался накладывать швы мельче, чтоб меньше было заметно. Голову забинтовали, после чего Кошкину аккуратно переложили на носилки и позвали санитаров.

– Все, несите сразу в тыл.

Санитары взяли носилки и вышли.

– Хорошо… – пробормотал Павлов, устало глядя на Майского. – Очень хорошо, Миша.

Он накренился и медленно вполз на операционный стол.

– Теперь меня, Миша.

– То есть… – не понял тот.

– Осколок. – И Павлов показал на одно из кровавых пятен, где угадывалось рваная дырка в халате. – Тут, под ключицей.

Вилма вновь всхлипнула, а Михаилу стало стыдно. Вдвойне.

«Так он ранен был! – потрясенно подумал Павел. – А мы считали, растерялся профессор, стыдоба-то какая!»

На забрызганном кровью халате и переднике ранение не заметно. Бледность и растерянность хирурга приняли за потрясение от авианалета и ранения коллеги.

«Не оправдание», – буркнул Паша. И Михаил был полностью с ним согласен. Однако одному с операцией не справиться. Меримаа еще всхлипывает, можно попытаться.

– Вилма, ты очень нужна. Без твоей помощи мне не справиться.

Медсестра утерла покрасневшие глаза.

– Мы все погибнем, – всхлипнула она.

– Возможно, – спокойно ответил Майский. – Но это не повод опускать руки, не так ли? Готовь инструмент.

Медсестра еще раз всхлипнула и быстро разложила рядом все по порядку – расширитель, зажимы, тампоны, пулевку. Михаил взглянул на девушку и неожиданно продекламировал:

– Мы знаем, что ныне лежит на весах и что совершается ныне. Час мужества пробил на наших часах, и мужество нас не покинет.

– Твои стихи? – спросила медсестра, взглянув на парня.

– Нет. Это Ахматова.

– Не слышала.

Паша не знал, написаны уже эти стихи или нет, но пришлись к месту, и Михаил не стал сердиться, что он вмешался.

Меримаа привычно встала, чтобы подавать требуемое и одновременно контролировать состояние оперируемого. Было непривычно видеть хирурга, который сам еще несколько минут назад делал операцию, а сейчас лежит без сознания на столе. И если бы не ранение, то работал бы дальше, спасая жизни раненых, переступая через боль и усталость. Из таких людей гвозди бы делать. Нет, не так, эти люди и есть гвозди. Такие не ржавеют. Такие не сгибаются даже перед смертью.

Эти мысли гостя придали сил, и Майский вспорол всю одежду вместе с майкой от воротника к рукаву, откинул края в стороны и поданными тампонами расчистил рану от сгустков крови. Входное раневое отверстие было маленьким и предстояло найти и удалить этот крохотный кусочек металла, а главное, чтобы не начался сепсис, вычистить рану от всех инородных тел. Михаил сделал Павлову укол обезболивающего и посмотрел на Вилму.

– Готова?

– Да, – твердо ответила девушка.

– Молодец! – похвалил ее Майский.

Операция началась. Михаил рассек ткани и начал разводить края раны. Осколок мелкий и должен был застрять неглубоко. Орудуя попеременно зажимом с тампонами и пулевкой, он искал направление раневого канала и наконец нащупал осколок. В этот момент погасла лампа над столом, и кто-то вошел в палатку. Вилма вскрикнула, уронив тампон на стол. Михаил взглянул на ее испуганное лицо, затем обернулся. Позади стоял Нечайка с карабином, наведенным на Майского. Выражение на лице санитара в полутьме было жутким.