Владислав Стрелков - Тропой мужества [litres]

Что говорить – усталость, голод и жажда потихоньку делали свое дело. Моральный дух падал. И часто слышались недоуменные разговоры – где же наша непобедимая и легендарная? Почему до сих пор нет сокрушающего удара по врагу? Возникали и пораженческие разговоры, кои с молчаливого одобрения комиссара сразу пресекались комсоргом Ушаковым. Он единственный, кто подбадривал товарищей на всем пути. В противоположность ему ворчал всегда нелюдимый боец Бесхребетный.

– Брось нести глупости! – раздраженно рявкнул Ушаков. В очередной раз.

– Глупо было стрелять последними патронами по вражеской колонне…

В том бою они потеряли убитыми одиннадцать человек, пятеро получили тяжелые ранения и четверо легкие, включая комиссара. Остатки батальона враз уменьшилась наполовину. Потери врага, если оценивать объективно, были несоразмерны. Интересно, откуда такие мысли про объективность?.. Немцы долго преследовали отходящий отряд. И только благодаря бойцу Бесхребетному удалось оторваться от погони. А тяжелораненые умерли. Ни лекарств, ни бинтов. Стоило ли начинать тот бой, или не стоило, теперь на ходу пояснял Бесхребетный:

– Патронов бы побольше, гранат, да пулеметов пару, тогда стоило. А у нас чего? По пять патронов на винтовку, и все. А гонору на дивизию. Вот и результат…

– Несознательные разговоры ведешь, – процедил Ушаков, оборачиваясь. – По-твоему, пусть враг нашу землю топчет? Ведь так, товарищ батальонный комиссар?

– Да. Но боец Бесхребетный тоже дело говорит, – сказал Иванцов и вдруг понял, что собирался произнести совсем другое.

– Хм… – смутился комсорг. – Все равно несознательно утверждать, что уничтожать врага при любых обстоятельствах плохо.

«Он идиот?» – всплыло в голове, и Иванцов очень удивился, хотя понимал – Ушаков тут не совсем прав. Однако откуда такие мысли возникают?

– Сознательный-несознательный, – ворчал Бесхребетный, – я более твоего в воинском деле разумею. Чай, третий год служу. С умом воевать надо. С умом! А ты лишь на собраниях баять горазд.

– Именно поэтому ты не командир до сих пор? Мало того, не сознательный, так еще врагу сочувствующий.

– Ты говори, да не заговаривайся! – зло ответил Бесхребетный.

Ушаков тем временем отпустил ветку, которую придержал, проходя куст, и она хлестко ударила Иванцова. Аккурат в раненое плечо. Комиссар вскрикнул от вспыхнувшей боли, ноги подогнулись, и он повалился назад.

Еще падая Иванцов ощутил, как его подхватили и, придерживая, мягко опустили правее тропы. Слева оказался трухлявый пень. Выходит, за малым об него не ударился? Позади был лишь Бесхребетный, так это он, значит, не дал упасть.

– Говорил же! – буркнул тот. – Голова твоя пустая.

– Товарищ батальонный комиссар! – Ушаков оказался рядом, оттолкнув Бесхребетного. – Простите, я не нарочно.

– Да ничего, – прохрипел Иванцов в ответ. – Я б тоже сплоховал.

По лицам собравшихся вокруг бойцов читалось то же самое. Веток никто не придерживал, как ни напоминал об этом Бесхребетный.

– Больно? Давайте посмотрю. – И Ушаков потянул узел.

В плечо стрельнуло такой болью, что сознание померкло.

«Вот даун!» – промелькнула злая мысль через боль. Кто это сказал, Иванцов не понял. И кто такой даун?

– Отойди, – буркнул Бесхребетный. Даже хлопнул по руке комсорга, пресекая новую попытку развязать узел. – Не снимают так, тютя! Нежно надо, нежно.

Ушаков ничего не сказал, лишь зыркнул зло.

А боец осмотрел бинт, вздохнул и произнес:

– Узел затянут, – при этом на Ушакова взглянул с укором, – придется повозиться. Привал, товарищи.

Никто с места не двинулся, а лицо комсорга стало пунцовым. Явно читалось – чего раскомандовался? Иванцов посмотрел на лица других красноармейцев. Да-а-а, похоже, никто Бесхребетному не доверяет. Плохо. А вроде недавно отношения были другими.

– Привал, товарищи, – прохрипел Антон. – Снимай бинт, боец.

Распутав узел, Бесхребетный осторожно размотал повязку. Тампон сразу снимать не стал. Он снял свой сидор, распутал узел и достал фляжку. Взболтнул – внутри всплеснулось. Все уставились на него и невольно сглотнули – свои фляжки были пусты, воду выпили давно. Тем временем боец снял крышку и тонкой струйкой намочил тампон. Затем протянул фляжку Иванцову.

– Выпейте, товарищ батальонный комиссар.

Пока Иванцов допивал те капли, что остались, Бесхребетный, осторожно отвел тампон от раны, взглянул на нее и нахмурился. Комиссару не видно – прилетело со стороны спины слева.

– Что там? – хрипло спросил Антон. – Болит…

– Если болит, значит заживает. Перебинтовать бы.

Бесхребетный явно врал. Антону это стало ясно сразу. Назло, или не хочет расстраивать? Зря. Правду надо говорить. Всегда надо говорить правду. Ведь вся сила в ней. Странно. Каким-то не своим, а чужим чувством Иванцов понимал, что его легкое ранение перетекло в тяжелое.

– Опиши мне рану, – неожиданно для себя сказал Антон. – Только правду, что там у меня?

– Гной течет, товарищ батальонный комиссар.

– Стоп, давай без чинов. Просто рассказывай, что видишь.

– Кожа местами белая, местами цветом как земля, – начал тихо говорить боец. – Края сначала темно-красные, потом черные. Много гноя течет.

Бесхребетный говорил тихо намеренно, чтобы не слышали другие бойцы. Антон это сразу понял. Значит, что – сепсис? Иванцов читал как-то медицинский справочник от скуки и о заражении крови знал. Вот откуда ему известны симптомы? А что там с симптомами? Недомогание? Так сколько верст отмахали, да по лесу-то! Тошнота? Не тошнит вроде. Язык сухой. Ну так жара и не пил давно. О тех каплях, что были во фляжке, можно не упоминать. Понос? Иванцов удивленно хмыкнул – с чего? Ел давно, так что нечем. Температура? Вроде имеется, но какая?

– Я тут по пути ветлу видел, – сказал боец, – и лопух вроде.

– Зачем лопух и что за ветла? – влез постоянно прислушивающийся к разговору Ушаков.

– Ветла – это ива, – ответил Бесхребетный. – Настой из коры жар сбивает. А корни лопуха есть можно. Как морковку, только вкус не ахти. Жаль, полян не попалось, можно было иван-чая набрать. Его листья как чай заваривать можно, а корни есть, вкус как у капусты. И липы в этом лесу нет.

– А у липы-то что? Тоже корни съедобные? – съязвил комсорг.

Бойцы вокруг засмеялись.

– Из коры липы не только мочало выходит, – наставительно сказал Бесхребетный, – часть ее вполне съедобна. Не то что сосновая. Эту лучше поджаривать.

Иванцов откровенно наслаждался очумелым видом бойцов.

И тут он смутился. Все сказанное Бесхребетным было знакомо, даже больше, Антон знал – это основы выживания в лесу. Откуда, если он и леса-то не видел? Странно. И про съедобную древесину он, оказывается, знает, и про лопух с осокой…