Владислав Стрелков - Тропой мужества [litres]

Накатила боль, блокируя всякие мысли, в глазах потемнело.

– Товарищ батальонный комиссар, – встревожился боец, – что с вами?

– Больно.

– Надо боль чем-то унять… – пробормотал Бесхребетный. – И перебинтовать.

И вновь на лице бойца озабоченность. Вид раны ему определенно не нравится. Антон сам понимал – без квалифицированной медицинской помощи в ближайшее время сепсис разовьется и начнется обратный отчет последних дней жизни. Даже не дней – часов. Но где взять лекарства? Вновь накатил страх. Потребовалось усилие, чтоб он не отразился внешне. Тем временем боец выбрал наиболее чистую часть бинта, оторвал и прикрыл рану. Остальное скомкал.

– Постарайтесь не шевелиться, товарищ батальонный комиссар, – сказал Бесхребетный, – хорошо бы мха найти иль еще какой травки.

Иванцова «травка» почему-то развеселила.

– Мох тоже можно есть? – ехидно спросил Ушаков.

– Можно, если очень хочется, – невозмутимо ответил Бесхребетный. – Беременные бабы вон и известь с глиной, случается, едят. Все углы с печей сгрызают.

Бойцы рассмеялись, некоторые, вспомнили случаи со своими женами. А вот Ушаков покраснел. Ясное дело, не женатый.

– Мох может дезинфицировать рану, – неожиданно для себя сказал Иванцов.

– Правильно! – удивился Бесхребетный. – Его вместо ваты в тампон кладут.

Он поднял винтовку и положил ее рядом с комиссаром.

– Вот пусть у вас побудет. С мосинкой в лесу ходить неудобно, а надо быстро, – боец кивнул в сторону. – Я схожу вон туда и гляну – там ложбина, и должен быть родник. Заодно разведаю – что и как.

– Действуй, – кивнул Иванцов.

Бесхребетный поднялся, скинул свой вещмешок, положив его рядом с винтовкой, прошел мимо куста орешника и… будто растворился в зелени. Ушаков вскочил, кинулся к орешнику и остановился, словно наткнулся на препятствие. Он растерянно осмотрел чащу и повернулся.

– Вот лешак! – потрясенно произнес он. – Пропал…

На лицах бойцов было написано то же самое.

– Как он это делает? – спросил боец Самаркин.

– Охотник, – пояснил Иванцов. Его почему-то не очень удивило то, как ушел в лес Бесхребетный. Где-то в глубине сознания витала мысль, что и он так может. Мог бы…

– Подозрительно… – пробормотал Ушаков, отвлекая комиссара от своих мыслей.

– Что? – спросил Антон.

– Эти умения у бойца Бесхребетного. И то, что он бурчал по дороге.

– Насчет умений мне ясно, – сказал Иванцов, – так все опытные охотники умеют, иначе без добычи останутся. А что он там бурчал?

– Я слышал, что он бурчал! – заявил комсорг. – Он думал – никто не слышал, а я все слышал. И вчера, и сегодня. Он говорил – просрали, так и говорил – просрали нападение врага. Значит, он сомневался в товарище Сталине. Он сомневался в мощи нашей Рабоче-крестьянской Красной Армии. А это говорит только об одном – он враг!

– Но-но, товарищ боец! – нахмурился Иванцов. – Такие заявления преждевременны, даже больше – вредны! Нашим положением все недовольны. Голод, усталость и неизвестность – вот причина таких разговоров.

– Так точно, товарищ батальонный комиссар! – голос Ушакова зазвенел. – Все разговоры про наше трудное положение надо прекратить! Мы бойцы Рабоче-крестьянской Красной Армии, должны… нет, не должны, а обязаны стойко переносить трудности… – тут комсорг сбился, но тут же нашелся: – И временные лишения. Не сегодня-завтра Красная Армия нанесет сокрушающий удар. Выбьет врага с советской земли, а немецкие рабочие возьмут оружие и вместе с нашей армией свергнут гнет Гитлера и всех марионеток империалистов.

– Вот это правильно, – кивнул Иванцов.

А в голове закружились мысли, которые испугали Антона. Удар, которого так ждут, случится нескоро. Только в начале декабря Красная Армия нанесет немцам сокрушающий удар. И этих ударов еще будет много, но… дальнейшая мысль вообще ввергла Иванцова в состояние паники. Откуда они вообще? Причем в правдивости того, что будет, сомнений не было. И это пугало больше всего. С большим трудом подавив порывы панического страха, комиссар вытер выступившую испарину на лице и осмотрелся. Похоже, никто на его мимику особого внимания не обратил, приняв за очередной приступ боли.

– Я хотел бы еще сказать про бойца Бесхребетного, товарищ батальонный комиссар, – сказал Ушаков громко, – и хочу, чтоб это слышали все бойцы. Он сын кулака. Мне об этом наш политрук говорил.

Эта новость удивила всех. Однако в глубине сознания Антона появилась мысль: «Ну и что?» Как что? Это многое меняет. Уже доверять бойцу никак нельзя. «Уверен?» Вновь потребовалось усилие, чтобы подавить эти странные мысли. Что же со мной происходит? – думал Иванцов.

– Вы понимаете, что это значит? – тем временем продолжал Ушаков. – Сын врага народа – раз, умеет по лесу ходить – два, ведет пораженческие разговоры – три. Да еще ушел один, причем так, что никто не увидел, куда именно.

– Думаешь, к немцам побежал? – спросил боец Самаркин.

– Именно! – кивнул комсорг.

– Так, стоп! – неожиданно для себя вмешался Иванцов. – Если бы боец Бесхребетный намеревался сдать нас врагу, то не стал бы уводить нас вглубь леса – это раз. Ушел он на разведку, оставив свою винтовку тут – это два. То, что он сын кулака… – Антон на мгновение задумался, одна мысль не давала покоя, – еще товарищ Сталин говорил – дети за родителей не отвечают.

– Ну… – смутился Ушаков, – возможно, патронов нет. Разрешите, товарищ батальонный комиссар?

После утвердительного кивка Иванцова комсорг взял винтовку и сдвинул затвор.

– Полный магазин, – удивился Ушаков. – Но это ничего не меняет.

– Зря его отпустили одного, – сказал боец Бабенко.

– И что теперь делать?

Бойцы заговорили разом. Каждый предлагал свой вариант дальнейших действий. Начался спор. Иванцов морщился. У него было решение, но было и сомнение. Правильно ли именно так поступить? В первый раз в жизни он сомневался. Раньше все принятые решения казались правильными, и сомнений не было, а тут…

– И чего так орем?

Все бойцы разом замолчали и оторопело уставились на Бесхребетного. Когда и как подошел – никто не заметил. А он стоял и смотрел на всех с укором.

– На весь лес орете, – буркнул он недовольным голосом. – Руками машете – издалека видать и слыхать. Охранения нет, подходи и бери всех тепленькими.

Отповедь смутила всех, лишь Ушаков стал пунцовым, а Иванцову стало немного стыдно. Как командир, он должен был организовать охранение, пусть даже в глухом лесу, где появление врага маловероятно. Внутри что-то хмыкнуло, и появилась мысль – даже разовое отступление от устава ведет к гибели как солдата, так и всего подразделения. Боль помешала сообразить, что же в этом неправильного?

Тем временем Бесхребетный положил несколько веточек и пучок травы с мелкими листьями и желтыми цветочками на свой сидор и принялся разворачивать бинт. Он был чист и влажен. Но взгляды всех приковала запотевшая фляга, висевшая на ремне.