Владислав Стрелков - Тропой мужества [litres]

Из одной из калиток вышел высокий мужик в пиджаке. На рукаве белела повязка. Еще один полицай. Тот, что присутствовал при обыске в лесу, плелся, нагруженный трофеями, позади.

Полицай с ходу поклонился фельдфебелю и сбивчиво залепетал:

– Здравствуйте, господин офицер. Помощь не требуется?

Фельдфебель был наголову меньше мужика. Но посмотрел так, что тот стушевался и поник.

– Weg, dreckiges schwein! – сказал немец. – Halt. Komm mit.

И для понимания добавил жестом.

– Да-да, господин офицер… – залебезил полицай, мелко кланяясь.

Пресмыкающийся вид полицая был противен, и Антон невольно сплюнул. Рану тут же дернуло, и боль вспыхнула вновь, сознание поплыло, но удалось удержаться на ногах, тем более что боец почувствовал состояние Иванцова, успел среагировать.

Колонна свернула к большому двору. Дом не выглядел зажиточнее остальных, но размером двора, наверно, превосходил всех. Кроме калитки имелись ворота, в данный момент распахнутые. Справа вдоль забора была сложена поленница. Слева Г-образно расположились хозяйственные пристройки к дому – простенький сарай и сруб с сеновалом сверху, очевидно скотник. Дверь у сруба была закрыта, а рядом на маленькой скамейке восседал вооруженный солдат, который при виде фельдфебеля вскочил.

– Öffnen! – распорядился фельдфебель. – Mehr russische geführt.

Солдат махнул рукой, и высокий полицай, подбежав, почтительно взял протянутый ключ и отпер дверь. В темноте проема виднелись сидящие люди. Они тревожно смотрели наружу.

– Aufziehst, – сказал солдат.

– Заходите, – повторил полицай.

Бойцы стали заходить внутрь. Иванцов с Бесхребетным задержались на входе, и полицай прикрикнул:

– Что встали?

– Тут места нет, – ответил Бесхребетный.

Мужик посмотрел внутрь, увидел скученность пленных, почесал затылок и обратился к фельдфебелю, сопровождая слова жестами:

– Господин офицер. Тут места нет. Куда этих девать?

Немец подошел ближе и заглянул в проем. Затем поманил полицая и указал на сарай.

– Dorthin.

– Это дровяник, господин офицер. Запора нет.

– Dorthin! – повторил немец зло.

– Конечно-конечно, господин офицер! – не стал спорить мужик.

Он распахнул дверь сарая, что закрывалась на простой незамысловатый запор, изготовленный из деревяшки, и махнул рукой:

– Заходи!

Иванцов с Бесхребетным зашли в дровяник. Дверь за ними закрыли. Места в сарае оказалось мало – узкий проход в один шаг и длиной в четыре. По обе стороны стен сложены дрова до самой крыши. В конце прохода была стена из теса без нащельников, а дров было наложено всего по пояс.

Осторожно опустив комиссара, Бесхребетный помог ему сесть удобнее, после чего сунулся к стене. Ничего особенного рассмотреть не удалось – была видна только часть крыши другого дома, остальное закрывали заросли крапивы. Он сел на дрова и тяжело вздохнул.

– Вздыхаешь?

Бесхребетный поднял взгляд и посмотрел на комиссара.

– Ничего не хочешь мне сказать? – добавил Иванцов.

– Думаете, я предатель?

– А разве нет?

– Я не предатель! – твердо ответил Бесхребетный.

Иванцов посмотрел Бесхребетному в глаза и неожиданно понял: боец не врет. Но как такое может быть, факты-то другое говорят? Но для чего он спрятал документы?

– Когда нас еще по лесу вели, – начал говорить Бесхребетный, – я заметил, как немцы идут. Стопой листву раздвигают, по сторонам смотрят, руками и оружием не машут. Явно лес знают. Они и могли тихо охранение взять.

Иванцов уже знал, что в основном немцы углубляться в лес не любили. Чащи побаивались. Особенно сейчас, когда у них в тылу много окруженцев бродит.

– Откуда ты узнал, что немцы идут?

– Я их почуял, – ответил боец. – Не надо так смотреть. Куревом запахло, а у наших откуда курево? В лесу запахи далеко чуются. И ветер в нашу сторону дул.

– Не сходится. Говоришь – лес знают, значит, про запахи тоже.

– Может, да, может, нет, – пожал плечами Бесхребетный, – но они покурили, а потом приказ – в лес идти.

– Возможно, – согласился Антон. – Тогда откуда они узнали, где мы?

– Не знаю, – ответил боец и в отчаянии стукнул кулаком о колено. – Не знаю!

Немного посидели в молчании. Иванцов перебирал варианты, и вдруг все факты выстроились по порядку. Каждый встал на свое место. И название всплыло в голове – пазл. Не хватало лишь одного – кто их предал? Ушаков, Яхнин, Хабаров, Тесов, Куприн? Кто-то из них? Антон хорошо знал Хабарова Тесова и Куприна. Эти трое бойцов из его батальона. Ушаков и Яхнин прибились недавно. Ушаков? Нет, он настоящий комсомолец! Яхнин? Нет, так нельзя…

А может, нас выследили? Случайно заметили и дождались момента? Антон вздохнул.

– Нашивки и петлицы ты срезал? – спросил он.

– Я.

– Куда партбилет и командирскую книжку дел?

– Все в планшетку сунул, а ее под пень спрятал.

– Зачем?

– Помните Визина и Шлепко? – спросил Бесхребетный.

– Это те бойцы, что при нападении на немцев погибли?

– Да, – кивнул боец. – Так они рассказывали, как после налета двадцать второго в плен попали. Их согнали всех, выстроили и сразу потребовали выйти евреев и комиссаров. Понятно, что никто не вышел. Так один немец прошелся вдоль строя, выхватывая почти через одного кто не понравился. Отделенных отвели к стене и сразу расстреляли. А остальным объявили – что все евреи и комиссары подлежат немедленному расстрелу. Вот так, товарищ комиссар.

То, что те погибшие бойцы успели побывать в плену, Иванцов знал, и что бойцы удачно сбежали, воспользовавшись суматохой во время налета тоже, но про расстрел они ничего не рассказывали.

Из памяти возникли аналогичные образы. Расстрельная команда. Немец в черной форме. И избитые при допросах несломленные бойцы. Несломленные…

– Почему ты не ушел? – задал очень важный вопрос Антон. – Почему не бросил меня… нас?

– Как можно? – оторопел боец. – А потом как жить?

– Как-как? Как все живут.

– С гнилью в душе? – горько спросил Бесхребетный. – Чтоб ежедневно она жгла изнутри? И бояться, что кто-то узнает? Нет, я так не могу. Меня не так учили.

Слова вызвали удивление. Антон внимательно смотрит на бойца и неожиданно задает провокационный вопрос:

– Даже после того, что с тобой сделала советская власть?

Теперь боец удивленно смотрит на Иванцова.

– Странно слышать такое от вас, товарищ батальонный комиссар. Власть – это люди, а они разные. Да, Проплешко с остальными были последними сволочами. И после суда, особенно после смерти мамы и бати, я ненавидел власть. Но встретил других людей. Горянникова, Климина, Фурмана, бригадира нашего, они хорошие люди. Настоящие советские люди. Они тоже власть. Другая власть. Настоящая. Советская. Вы тоже настоящий советский человек. Поэтому я никак не мог бросить ни вас, ни своих товарищей.