Владислав Стрелков - Тропой мужества [litres]

Но есть и другие важные вопросы. Откуда появились немцы? Как они могли так тихо подойти к выставленному охранению, причем с разных сторон. Почему никто из бойцов не заметил врага? Почему не смогли предупредить остальных? Это предательство! И в подозрении опять только один – Бесхребетный. Стало до того досадно, что боль и головокружение отступило, а в голове прояснилось. И появилась другая мысль – если Бесхребетный предатель, то зачем скрыл, что Иванцов командир?

Для прояснения недостаточно фактов, и Антон решил подождать.

Тем временем немцы образовали что-то вроде конвоя, и один из них, со знаками фельдфебеля, скомандовал:

– Vorwärts!

Бойцы понуро двинулись. Впереди из чащи появился мужичок, нагруженный винтовками, портупеями и вещмешками. Немцы явно не хотели оставлять трофеи в лесу и использовали местного. Вслед мужичку шел солдат, явно не доверяя носильщику. А местный-то непростой – на правом рукаве Иванцов заметил белую повязку. В голове всплыло – полицаи, добровольные помощники, предатели. Выругавшись про себя, Антон сосредоточился на том, чтобы не упасть ненароком, несмотря на поддержку бойца.

Тропа, даже не тропа, а просто путь, проходила через заросший подлеском сосновый бор. Кусты орешника сменились ивняком, и потянуло прохладой. Где-то рядом послышалось журчание воды. Родник. Антон невольно сглотнул. И не только он. Через какое-то время Иванцов обнаружил, что они двигаются по тропе, явно натоптанной жителями от родника. Тропинка вывела на грунтовку, а вдалеке стали заметны дома.

Это не хутор, это деревня. Домов было много, на первый взгляд около двух десятков, возможно больше. У околицы стоял бронетранспортер, а рядом часовой, внимательно смотревший на приближающуюся процессию. Он что-то сказал и на бронетранспортере появился солдат. Он довернул ствол пулемета и направил на колонну.

– Lass, Willie, sie sind nicht mehr gefährlich! – крикнул фельдфебель. – Es ist besser, jemanden nach gauptman zu schicken. Sag mir, die anderen russen haben geführt [13].

Антон прекрасно понял немца и насторожился. Это значит посланные на разведку бойцы тоже в плену. Как их угораздило? Стало еще досадней. Это он виноват, плохо инструктировал. Плохо выбрал добровольцев, умеющих вести разведку. Надо было подготовленного посылать. Но имелся только один, и он доверия как раз не имеет.

– Antreten! – скомандовал фельдфебель и махнул рукой, из чего пленные поняли, что надо построиться.

Немец прошелся вдоль строя, пристально вглядываясь в лица, будто только что увидел. Вернулся в центр.

– Kommissare, Juden Schritt nach vorn! – скомандовал он. – Verstehen sie? [14] Комиссары, евреи шаг вперед. Понимаете?

Никто не двинулся. Бойцы угрюмо молчали, смотря перед собой. Лишь один Антон смотрел на врага, но выходить он не собирался. И виду не подал, что он прекрасно понимает.

– Грязные свиньи! – выругался немец и повернулся к солдатам. – Они человеческого языка не понимают.

– Конечно, не понимают, Карл, – ответили, смеясь, солдаты, – они же свиньи.

– На свинячьем их спроси. – И все вокруг захрюкали.

В этот момент появился офицер, и фельдфебель оборвал поросячий концерт и направился к нему. Вытянулся, собираясь доложить, но капитан отмахнулся, сразу направляясь к строю. Тоже прошелся, осматривая пленных. Посмотрел на сваленные недалеко трофеи, затем обратился к фельдфебелю:

– Это все?

– Да, герр гауптман. Все. Что с ними будем делать? Вдруг среди них имеются евреи и комиссары? Расстреляем, чтобы не возиться?

– Не будем заниматься не своим делом, Карл, – поморщился гауптман. – Отправь посыльного в штаб. Пусть обершарфюрера Клауса известит. Это его работа. А пока запри их туда же, где остальные, и пост организуй.

– Jawohl! – вытянулся фельдфебель и, повернувшись, скомандовал, махнув рукой вдоль улицы: – Vorwärts!

Пленные повернулись и побрели в указанном направлении.

Дома в деревне располагались вдоль дороги и были однотипными – бревенчатыми пятистенками. Различались высотой и формой крыши. Преобладали двускатные, но имелись и шатровые. С шатровыми крышами дома выглядели богаче – с резными ставнями, балясинами на крашеных крыльцах. Деревня явно была зажиточной. У каждого дома имелся обширный двор, с сараями и скотниками, свой участок огорода, расходящиеся в обе стороны от домов. А по правую сторону в низине виднелась часть какого-то водоема, скорей всего запруды. Имелся и колодец, находящийся в центре деревни рядом с дорогой.

Внезапно раздался птичий гвалт, сопровождающийся причитаниями и руганью. Из распахнутой калитки степенно вышел солдат. В одной руке билась курица, в другой руке на лямке висела каска, внутри которой лежали сложенные горкой яйца. Следом появился еще один немец. Он тоже держал курицу, но при этом отталкивал полненькую женщину, очевидно хозяйку, которая, перемешивая причитания с руганью, пыталась вернуть своих птиц. Немец сильно толкнул хозяйку, та упала и заплакала. Солдаты засмеялись, что-то говоря хозяйке, потом, сноровисто свернув головы курицам, бросили тушки на землю, взяли по яйцу из каски, отбили сверху скорлупу и, жмурясь от удовольствия, выпили содержимое. После чего стали с интересом смотреть на приближающуюся колонну пленных.

Пленные же невольно сглотнули. Вообще, по всей деревне разносились дурманящие запахи готовящейся еды, особенно жареного мяса. Немцы вовсю хозяйничали. И их было много – пехотный батальон, не меньше. Из распахнутых настежь окон слышалась немецкая речь. Очевидно, хозяев насильно выселили в сараи, и те захватчикам лишний раз показываться боялись. А солдаты прямо в садах и огородах развели костры, на которых готовили добытые у хозяев продукты. На глаза попался даже поросенок, зажариваемый целиком. Эти запахи сводили пленных с ума и отзываясь бурчанием в пустых желудках. Глаза буквально прилипали к увиденной снеди. Но натыкаясь на взгляды немецких солдат, бойцы опускали головы. Ненадолго. До следующего костра или полянки с обедающими солдатами. Колодец тоже привлек внимание. Жажда терзала не меньше, чем голод. Но конвоирующие немцы окрикнули повернувших к колодцу пленных и направили дальше.

Пить хотелось зверски. Хоть глоток воды, хоть один. Иванцова мутило от боли и жажды. Он смотрел по сторонам, и в голове крутились одни и те же вопросы. Но ответов пока не находилось. Как же все так произошло? Спрашивать у Бесхребетного он не стал. Впереди брел Самаркин.

– Самаркин… – тихо позвал Антон. – Егор…

Тот обернулся.

– Что, това…

– Тсс! – шикнул Бесхребетный.

Боец все понял, но ответил откровенно враждебным взглядом.

– Как вас смогли тихо взять? – тихо спросил Антон.

– А вот так. Никого – и вдруг мы на прицеле.

– Schweigen! – прикрикнул конвоирующий немец. – Vorwärts gehen!