Владислав Савин - Вперед, Команданте! [litres]

«Гватемальский дневник» был попыткой – пусть весь мир узнает правду, как было. Но, к удивлению Эрнесто, в этот раз дон Педро сказал:

– Растешь, мой мальчик. И это обязательно будет издано – но не сейчас. Отчего – поверь, объясню после. Скажем так, это может очень помешать тебе сдать главный экзамен. А я очень хочу, чтобы ты его сдал!

В чем будет заключаться этот экзамен? В том, что Эрнесто по требованию своего учителя должен был с особым усердием осваивать русский язык, «чтоб Ленина в подлиннике наконец прочесть». Доходило до того, что три часа каждый день дон Педро требовал: «Со мной говоришь только по-русски». Заставлял читать не только Ленина, но и Сталина, «Краткий курс», и другие русские книги – «Молодую Гвардию» и «Как закалялась сталь». Также проверял, насколько свободно Эрнесто может говорить по-итальянски – этот язык давался Геваре намного легче, поскольку близок испанскому и французскому. А еще были и другие уроки – да и обычных тренировок, с оружием и в ближнем бою, в лесу и в спортзале, никто не отменял. В этих военных играх кроме Эрнесто принимали участие все его «гвардейцы» (числом уже до двух десятков) и даже младший брат Роберто. И сам «майор» дель Рио сказал:

– Уже что-то получается. По крайней мере, случись драться всерьез, в первом же бою вы «мясом» уже не будете.

В мае весь мир замер в тревоге: американцы бомбили Ханой, убив там кучу народа, в том числе и советских – в ответ русские ударили по сайгонскому порту, где разгружались транспорты, и по эскадре ВМС США, потопив два авианосца. Казалось, что новая мировая война, атомная вой на, уже неминуема, – но в самый последний момент президент Эйзенхауэр и русский вождь Сталин сумели договориться. Однако русские и американцы продолжали смотреть друг на друга через прицелы – и во Вьетнаме, и в Китае, через реку Янцзы… а в Европе был страх, что если завтра все-таки начнется, то полем боя (уже атомным) станет эта часть света, а вовсе не русские равнины и территория США. В Буэнос-Айрес, Рио-де-Жанейро, Монтевидео прибывали эмигранты – на время или насовсем, «у вас тут самое безопасное место, если опять война». Но поставки чая матэ уходили с плантации Матавердес с прежней регулярностью – а в конце мая дон Педро сказал:

– Собирайся в путь, мой мальчик, – повидаешь Старый Свет. Пришла тебе пора узнать, кому и где ты должен будешь сдать экзамен.

Донья Селия была встревожена – узнав, что в этот раз ее сын уезжает на гораздо более долгий срок – «возможно, на год или больше». Но дон Педро убедил и ее:

– Настало время представить Эрнесто моим друзьям. Тем, кто помогал мне и вам, все это время. Поверьте, что для мальчика это будет большим благом – вы ведь хотите, чтоб ученик своего учителя превзошел?

К счастью Эрнесто – который давно понял, что моряком ему быть категорически не дано, – океан был спокоен весь путь. Впрочем, как сказал дон Педро, в этих широтах летом шторма случаются очень редко. Так что все тяготы и лишения для молодого дона Гевары сводились к трудовому фронту со шваброй или кистью. Осмелев, Эрнесто даже сунулся было в машинное отделение – но был выгнан оттуда механиком, синьором Джакомо.

– Синьор Гевара, я ваш «Дневник мотоциклиста» читал. Был бы у нас дизель – может, и было бы вам тут что-то интересно. А с паровой машиной вам точно иметь дело не придется. И опасно тут: вон как шатуны ходят – неосторожному могут руку, а то и голову оторвать.

Ну а дон Педро внаглую блаженствовал на палубе, принимая солнечные ванны. Тем более что других пассажиров на «Принцессе Иоланте» не было – кроме экипажа только их двое. Однако Эрнесто показалось, что даже капитан, синьор Гальярди, относился к его наставнику – минимум как к равному себе. Так кто же вы, дон Педро, – бывший рядом уже десять лет, охотно учивший многим интересным вещам (которым ни в каком университете не научат), но неизменно молчащий, когда речь заходила о его прошлом? Как и подобает образованному человеку в двадцатом веке, Эрнесто Гевара был атеистом – но тут впору было поверить в слухи о «тех, кто правит миром», тайном церковном ордене, вроде масонов, розенкрейтцеров, тамплиеров, кого там еще?

– Ложь часто является одной из сторон правды, ну а правда – одной из сторон лжи, – усмехнулся дон Педро. – Думаю, что в конце этого нашего приключения ты узнаешь многое. В том числе и свое будущее, и мое прошлое. Одно могу тебе сказать сейчас: твой путь будет зависеть от твоего выбора. И никто не предложит тебе совершить что-то противное твоей чести. А пока не пришел срок – пользуйся спокойным временем, учись или отдыхай.

– А что было бы, если бы я женился на Ильде? – серьезно спросил Эрнесто. – Если вам ведомо будущее, то что записано там?

– Ты бы стал защитником бедных и угнетенных, строго в рамках законности и умеренности. Открыл бы при своей плантации лечебницу, где не брал бы платы с неимущих. Принимал бы в доме тех, кто зарекомендовал себя «левым», имел в шкафу томики Маркса и Ленина. Вел за столом разговоры и растил брюшко, умиляясь при виде своих милых детей и счастливой жены. Которая, перейдя в статус замужней дамы, быстро забыла бы о «труде на общее благо» и всецело посвятила бы себя семье. И, как в романе, «прожили долго и счастливо и умерли в один день» – если только в вашей стране не сел бы кто-то вроде дона Сомосы, при котором даже думать о неположенном смертельно опасно. Тогда – ты видел, что было в Гватемале. Где большинство казненных по приговорам военно-полевых трибуналов или просто убитых без всякого суда были вовсе не коммунисты, а «подозрительные», чья вина зачастую была лишь в инакомыслии – или кто просто под руку подвернулся. И как тебе такой выбор, мой мальчик?

– Не хочу, – ответил Эрнесто. – Знаю, друг Альберто сейчас преуспевающий доктор в Каракасе, меня не понял. Да и Рохо тоже – был с ним разговор. И для кого-то из моих «гвардейцев» тоже, наверное, после их детства предел мечтаний – найти себе рай земной. Но это будет как в Коста-Рике – идиллия, а под ногами спит вулкан. Или как у Уэллса элои – поют и танцуют под солнцем, не думая о том, что будет ночью. Хочу сам владеть своей судьбой! Только Ильду жалко – она хороший человек и никому не желала и не делала зла. Если бы мы обвенчались и она приняла бы аргентинское гражданство – наверное, тогда ее не посмели бы тронуть.

– А после ты бы встретил другую. Которой был нужен не хозяин плантации, а Команданте революции. Как в том фильме, что мы в Буэнос-Айресе смотрели.

– Это правда, что синьора Смоленцева – не только в кино, но и в жизни героиня?

– Знаешь, у русских настоящий культ героев после этой Великой войны. Высшей наградой считается Золотая Звезда – имеющих ее в СССР больше десяти тысяч. Есть те, кто был награжден дважды, – таких чуть больше ста. Единицы имеют три Звезды. Но также у русских весьма почитаются те, кого неофициально называют «апостолами», среди своих. Те, кто имеют Звезду, а также золотую медаль «За воинскую доблесть» – высшую военную награду Италии – и еще ватиканский орден Святого Сильвестра. Их всего двадцать или около того – и больше уже не будет.