Владислав Савин - Вперед, Команданте! [litres]

– Председатель наш верно говорил: Гитлер на нас всю Европу поднял, свой Еврорейх – и где теперь эта Европа? Значит, следующая война, если капиталисты ее начнут, будет последней – после которой на всей Земле коммунизм. Как в журнале, что моя Людка в клубе в библиотеке взяла – и вслух читала мне про полет к звездам, там название что-то про «Андромеду».

Они остановились в этой деревне на пару дней – чтобы отдохнуть, сделать осмотр и мелкий ремонт мотоциклов. Здесь не было гостиницы – но, как Гевара понял, Валентин с товарищами бывал тут и прежде, местный мэр (или «председатель», как эта должность звалась у советских) относился к байкерам как к хорошим знакомым и друзьям – и определил их на постой по домам: Валентина с Эрнесто к «Мишке-танкисту, заодно и поможете по хозяйству». У русских сельские дома непривычного вида, из неотесанных круглых бревен – неужели инвалид сам такой построил, даже с помощью друга?

– Мы всем миром строили. Ну как же можно своему брату фронтовику и не помочь?

Эрнесто уже знал, что у русских поощряется коллективизм – «иначе в нашей природе не выжить». Теперь он увидел, как это выглядит на практике – совсем не похоже на описываемое гринго «все одним строем и под конвоем». Равно как и на статьи в американских газетах (которые пользовались в Буэнос-Айресе едва ли не большей известностью, чем аргентинские) про «тотальное истребление в СССР инвалидов войны, как бесполезных для строительства коммунизма».

– Меньше читай опусы месье Фаньера, – ответил Валентин, – у нас после Победы хоть и небогато жили, но не бывало, чтоб человека из казармы или госпиталя на дембель, и без работы и жилья. В городе хоть койкоместо в бараке всегда обеспечивали и направление на завод или в артель – ну а в колхозе всегда рабочие руки нужны. А для инвалидов даже автомобили выпускали с особым управлением, начиная с сорок седьмого года. Ну а что дальше – то сильно от самого человека зависело. Такие, как эти двое, – не сломались, себя нашли. Кому-то близкие помогли или односельчане. Но были и такие, кто не выдержал, и не было у них никого рядом – и покатились по наклонной: на себе крест поставили, водка и попрошайничество. А советский человек, да еще ветеран и с наградами – нищенствовать не может, это и по закону не дозволяется. Таких – да, отправляли с улицы в особые заведения, где опять же тебе выбирать: или просто доживаешь, за койку и паек, или трудишься, учишься – и, собравшись с силами, выходишь снова в большой мир. Сейчас, через десятилетие, таких заведений уже почти не осталось – потому что те, кто сумел, из них выпустились, ну а кто не смог, те долго не жили. Не от того, что голодали и болели – за этим у нас следили строго. А просто человек без цели жить не может. И пока ты эту цель видишь и к ней идешь – тебе будто силы приходят. А когда остановился – то все в тебе словно ржавеет и рассыпается.

Даже если эта цель – как там в Писании сказано, посадить дерево, построить дом, родить сына? Эрнесто вспомнил Коста-Рику, провинция Никоя. Там тоже был рай – счастливые люди среди зеленых полей, жили там в покое, стараясь не думать, что будет, если случится извержение вулкана или атомная война. А эти русские не были такими долгожителями – потому что у них каждое поколение пережило свою войну! – но оттого они не боялись ничего, ни новой войны, ни катаклизма; вздумай гринго прислать сюда свою армию, эти русские бросили бы свои поля и дома, взяли бы оружие и не успокоились бы до тех пор, пока над Белым домом в Вашингтоне не поднимется красный флаг. Пожалуй, что президент Эйзенхауэр – разумный человек, раз предпочитает воевать с этими русскими лишь на словах.

– Ничто не может помешать победе коммунизма, если сами коммунисты этому не помешают, – сказал Валентин, – мы ведь не напрасно остановились именно здесь. Я слышал, ты у себя дома управлял чайной плантацией. Как вы платили работникам – за часть сделанного ими в течение рабочего времени? Что значит «по-другому быть не может» – а ну вставай, пойдем посмотрим, как это организовано здесь.

Гевара был потрясен – оказывается, русские получали плату не помесячно или понедельно, и даже не за «трудодни», как он уже успел узнать. Плата начислялась за конечный результат, всем участвующим. И не было четкого разделения людей по работам – на плантации Матавердес тоже было нормой, что сегодня работника ставили на сушку, завтра на переборку, послезавтра на измельчение листа (хотя дон Педро учил, если заметишь, что вот у этого человека эта операция выходит лучше, то ее ему и поручай), однако не было такого, чтобы один и те же люди сопровождали одну и ту же партию листьев весь цикл, от сбора с деревьев до отправки готового продукта. А у русских были устойчивые коллективы, «звенья» (куда входило от четырех до девяти человек), которые были целиком ответственны за урожай с отведенного им поля, полученный на закрепленной за ними технике! То есть каждый был как бы хозяином, заинтересованным в конечном результате. Специализация была лишь на некоторых работах – например, у ремонтников, – однако и у них оплата была непривычной: начислялась поденно и в максимальном размере, при полностью исправной технике – а при поломках и вызванных ими простоях автоматически шел вычет.

– Аппарат упростился до неприличного минимума, – сказал Валентин, – где раньше нужна была толпа народа, для учета, контроля и надзора за дисциплиной, остались лишь двое: управляющий (он же председатель, выборная должность) и бухгалтер, он же учетчик. Прибыльность хозяйства подскочила в разы, с увеличением и качества и количества продукции. А ведь это север, нечерноземье – тут культуры, как видишь, даже не пшеница, а рожь, овес и лен, ну и коровы немножко – молоко, мясо. Теперь еще и птицеферму строят, и плодоконсервный заводик в плане. Вот это и называется «великолукский», он же «безнарядный» метод [40]. Теперь слушай вопрос, Команданте: какие слабые стороны этого метода ты видишь? Ну представь, вот ввел бы ты это завтра на своей плантации – и какие возникли бы проблемы? А как ответишь, то вопрос второй – как думаешь, зачем я тебе это рассказываю и показываю вместо дона Бельмонте?

Эрнесто задумался, представив. Ну, во-первых, соседи-плантаторы сразу бы ополчились на «поощряющих неуважение черни к хозяевам».

– Мимо. Хотя признаю, что сформулировал несколько неудачно. Но представь, что тебе на соседей глубоко плевать – что они подумают. А что еще?

А стали бы пеоны-рабочие так стараться? Привыкнув за века, что их обязательно обманут, прикрывшись законом. И вернее будет хоть минимум получить – но в твердом размере, в конце недели.

– Горячее, Команданте. Именно потому такой метод не прошел бы году в тридцатом, когда колхозы только создавались. Поскольку люди привыкли к оплате, как при эксплуататорах, не было еще у них доверия. Но и это конкретно сейчас не главное. Еще что?