Олег Северюхин - Ваше благородие [litres]

Под взглядами чуть ли не сотни солдат я тихонько снял с правой ноги новенький юфтевый сапог с твердым и необмятым задником и новеньким каблуком, сжал в голенище в кулаке и у меня получилось оружие типа палицы, с которой я бросился на «старшого».

Прицел был точен, и я должен был ударить его по центру плохо выбритой морды, но он дернулся назад, оперся головой в прутья на спинке кровати и тут ему пришелся хороший удар сапогом по лбу. Голова «старшого» проскочила между прутьями, хотя, по идее, голова не должна была проходить. У нас в училище так было. Кровати за сто лет практически не изменились. Один наш товарищ страдал зубами и ночью как-то просунул голову между прутьями. А тут и боль прошла, и он так и заснул с головой между прутьями. Мы потом слесаря-сантехника вызывали, чтобы он распилил один прут, и вызволили бедолагу.

«Старшой» дергался на кровати и пытался разогнуть железные прутья, но у него не хватало сил на это.

– Это тебе за бл**ь, – сказал я и ударил его сапогом в район солнечного сплетения. «Старшой» охнул и затих.

– А ну тащите сюда его «шестерок», – приказал я.

Солдатская масса преобразилась. Она почувствовала во мне своего командира и защитника. «Шестерок» притащили быстро и, как я понимаю, пока тащили, выместили на них все свои обиды. Но и солдатики были не дураки, и по морде никого не били.

– Еще раз замечу, что кто-то нарушает требования Устава внутренней службы, тот почувствует на себе все прелести Дисциплинарного устава, – сказал я. – А сейчас приводите себя в порядок и готовьтесь к построению на ужин.

Солдаты разошлись по сторонам, и казарма стала жить жизнью воинского подразделения, а не арестантской команды под руководством паханов.

Я зашел в отдельную комнату взводного старшего унтер-офицера Каланчова и по его внешнему виду понял, что он все видел.

– Что теперь будет? – испуганно спросил он.

– Ничего не будет, – сказал я. – Вам, может быть, лучше перейти на нестроевую должность? Если что, то я могу походатайствовать.

– Вы это сможете? – обрадовался Каланчов. – Я был бы вам так благодарен. Вы уж там распорядитесь, а я скажусь больным. Вы ведь поддержите меня?

– Не волнуйтесь, господин старший унтер-офицер, – официально сказал я, – только как это воспримут отделенные командиры в унтер-офицерских чинах?

– Не волнуйтесь, – сказал он, – я им скажу, что вы присланы сюда на должность командира роты, и никто слова поперек не скажет. А меня называйте просто Иван Николаевич. Хорошо?

– Хорошо, – улыбнулся я. – Я кашу заварил, я и буду расхлебывать. Только суку эту из кровати не вынимайте. С ним ничего не случится, а порядок в подразделении нужно наводить.

– Кашу-то заварил я, – сознался старший унтер-офицер. – Офицеров и фельдфебеля в роте нет. Уехали на японскую и с концами. За нами приглядывает капитан Демин, но он преподаватель в корпусе и приходит не часто. Так, подписывает наши заявки и финансовые ведомости. Я думал, что солдат Кочергин будет мне первым помощником, а он оказал некоторые услуги и потом начал меня шантажировать, говорить, что у него связи в жандармерии и мне несдобровать, если я скажу что-то против него. Пойду, предупрежу отделенных. – И он вышел из своей комнаты.

В семь часов вечера, то есть по-нашему в девятнадцать часов, я построил роту учебного обеспечения перед казармой и вывел ее на плац размяться перед ужином.

Голос у меня неплохой. Командный голос появился на втором курсе училища, поэтому его было слышно во всем кадетском корпусе, который занимал сравнительно небольшую площадь практически в центре города у Никольского собора.

Сначала я прогнал роту вдоль плаца, чтобы посмотреть, что они умеют, а ходили они плоховато. Затем дал команды на повороты в движении. Это уже высшая марка командира, который умеет правильно подавать команды и руководить подразделением со стороны. Команды «нале-во», «кру-гом» подаются под левую ногу, а «направо» – под правую ногу. Солдат захватила эта игра, и они стали идти четче.

Следующая команда:

– Рота, – стук каблуков стал четче, – запевай. – Это проверка командира на управляемость подразделением, и два молодых голоса запели:

Я видел, что все окна спальных помещений и классов кадетов были заполнены лицами, то же самое было и в административном, вернее, учебном корпусе. Тут никак не уйти от тавтологии с учебным корпусом кадетского корпуса и путаницы с войсковым соединением в виде корпуса.

Перед столовой я остановил роту и скомандовал на вход в помещение справа по одному.

Столы уже были накрыты артельщиками. То есть теми, кто подает заявки на приготовление пищи и контролирует закупку и заготовку пищи.

Мне указали мое место во главе первого стола первого взвода. Ужин был хороший.

Вопросы питания в царской армии хитрые. Я потом об этом напишу. Правила императорской армии сами по себе перешли в Красную Армию и только в Советской армии они были окончательно уничтожены.

По моей команде был отложен в миску ужин для «старшого» Кочергина. Наказание наказанием, а солдатское питание по раскладке.

Кочергин до поздней ночи сопел на кровати, перевернувшись лицом вниз. Голова не вылезала из прутьев, а разомкнуть прутья не хватало сил. Так его и кормили. «Шестерки» исчезли, как будто их никогда и не бывало.

Где-то в полночь Кочергин позвал меня:

– Господин вольноопределяющийся! Господин вольноопределяющийся? Простите меня. Я больше так не буду делать.

– А как мне проверить, что ты станешь нормальным человеком и не будешь мешать службе всех солдат? – спросил я и чувствовал, что вся рота не спит и ждет развязки этого конфликта.

– Ей-богу, не буду, – сказал Кочергин, – век воли не видать.

Понятно, мужичок из уголовников, а таких в армию не брали без особого на то разрешения, тем более в часть, расположенную в губернском городе и в престижном военно-учебном заведении.

Я обыскал Кочергина и нашел у него в сапоге финский нож. Унтер-офицеры засвидетельствовали это и отдали финку на хранение старшему унтер-офицеру Каланчову.