Павел Кольцов - Чем я хуже?

— Могу попробовать, — попытался спуститься из кабины Алексей Валентинович и в изнеможении откинулся обратно на сиденье. — Не. Сам не могу. Голова кружится, слабость. И ноги плохо слушаются. Поддержите меня, пожалуйста.

— Ладно, ладно, посидите пока. Товарищ милиционер, будьте так добры, окажите любезность. Отодвиньте отсюда людей и помогите моему водителю задом подъехать как можно ближе.

Белый фургон с широкими красными крестами подъехал почти под самую дверь полуторки. Крупнотелый санитар, усатый милиционер и доктор помогли чужому телу Алексея Валентиновича выбраться из кабины и лечь на брезентовые носилки на полу в карете скорой помощи. Лежа стало легче, и он, в надежде задремать, закрыл глаза. Заснуть не получалось: больше не из-за плохого самочувствия, а по причине клубком роящихся тревожных мыслей, перемежаемых проклятиями на судьбу и длинными матюгами. Поехали не сразу, судя по доносившемуся разговору, доктор и милиционер что-то писали-оформляли. Потом загудел, раскручивая коленвал, стартер; затарахтел двигатель, и машина тронулась. В салоне непривычно воняло бензином и выхлопными газами, тряска по неровной брусчатке мучила, доводила почти до тошноты. Сколько ехали, он так и не понял, но обрадовался, когда при очередном торможении шофер заглушил двигатель.

— Ну, что, больной, идти сможете? Мы вас поддержим, — обратился к нему доктор, — или растрясло дорогой?

— Растрясло, — сглотнув, и с трудом преодолев подступившую тошноту, ответил Алексей Валентинович.

— Вижу, батенька, — кивнул доктор, — лицо у вас — прямо зеленое. Ничего, ничего. Лежите. На каталке вас завезем.

Тело Нефедова было крупным и, очевидно, тяжелым — вызванные из приемного покоя дюжие санитары переложили его с носилок скорой помощи на свою каталку и покатили по пологому пандусу вовнутрь. По сторонам смотреть не хотелось и Алексей Валентинович просто закрыл глаза. С неприятно тарахтевшей одним колесом каталки его не очень вежливо переложили на твердую кушетку и на время оставили в покое.

Потом был осмотр и опрос, занималась этим молоденькая, лет не больше тридцати, симпатичная, но строгая выражением лица женщина-врач. Никаких тебе рентгенов и УЗИ: ощупывания, прослушивания, осмотр, и вопросы. Результаты обследования физического состояния больного вполне обнадежили: отделался, можно сказать, только легким испугом. Ни тебе переломов, ни тебе трещин или повреждений внутренних органов. Вот только порезы на лбу необходимо зашить. Крупная гематома на левом плече сама со временем рассосется. И все. Правда, присутствует еще явно выраженное сотрясение головного мозга с практически полной амнезией. Вот это уже похуже будет. Но, покой, отдых и, скорее всего, память снова вернется. На несколько дней по любому придется остаться в больнице — для наблюдения. А там, видно будет…

Молодая, обладавшая приятным голосом врач представилась Ириной Николаевной Бабенко. Она самолично наложила больному на лоб несколько коротких швов, а наново туго перебинтовала ему голову ассистирующая ей при этом молчаливая, в возрасте, медсестра с неприступным выражением широкого лица. С помощью тазика и резиновой губки Алексея Валентиновича аккуратно обмыли от крови; раздели до пахнущего собственным потом белья; перевезли на каталке в набитую десятком больных просторную палату; переложили на свободную койку с низко провисшей под его большим весом панцирной сеткой, прикрытой продавленным матрацем, и оставили в покое, сделав еще один укол и настоятельно рекомендовав поспать. Он, очевидно под воздействием последнего укола, расслабился и действительно провалился в сон, со смутной махонькой надеждой проснуться уже в своем родном времени и собственном, пусть даже и тщедушном и немолодом теле.

К его огромному сожалению, махонькая надежда так и не оправдалась. Проснулся он, еще не открывая глаз, от прикосновения чужой горячей ладони к своему предплечью. Незаметно размежил веки: на краешке его койки примостилась довольно симпатичная лицом полноватая девушка в белом халате, именно ее прикосновение он и почувствовал сквозь сон. Рядом с ней стоял веснушчатый огненно-рыжий парень с простецкой и жизнерадостной даже в переживании физиономией, его халат был небрежно наброшен на узкие плечи.

— Проснулся! — чересчур бодро отреагировал парень. — Здорово, Санька!

— Колька, не шуми, — грудным мелодичным голосом одернула парня девушка. — Сань, ну ты как? — обратилась она уже к Алексею Валентиновичу и ласково погладила по предплечью, — плохо тебе?

— Плохо… — согласился «Сань». — Слабость во всем теле, голова, как на карусели и тошнит… И еще… Память у меня напрочь отшибло… Не помню ничего…

— Ну, меня-то ты хоть помнишь? — опять влез улыбающийся парень.

— Извините, не помню…

— Ты что? Меня на вы? — удивленно разинул рот парень.

— Колька! — снова одернула рыжего хлопца серьезная девушка, — помолчи, пожалуйста. Дай мне поговорить.

— Да, да, конечно, Клава, — стух веснушчатый, — поговори ты.

— Сань, — с надеждой обратилась девушка, тревожно нахмурив темные густые брови, — а меня ты узнаешь?

— Нет… — лежа передернул плечами Алексей Валентинович. — Извините. Я после аварии, как оказалось, вообще ничего не помню. А вы кто?

— Да Клава я, жена твоя, — в уголках синих глаз девушки заблестели подозрительные капельки.

— Клава… — повторил за ней Алексей Валентинович, — жена моя… А вы, то есть ты, красивая… Думаю, повезло мне с тобой.

Набрякшие в Клавиных глазах капли хлынули по полным щечкам ручьями, девушка смахнула их ладошкой, обхватила Алексея Валентиновича за широкие плечи и осыпала его лицо влажными поцелуями. В своем «прошлом» теле, Алексей Валентинович был человеком женатым и по чужим постелям не гуляющим. В супругах у него уже больше двадцати лет была его же ровесница Лена; красота которой, вполне естественно, с годами незаметно поблекла в возрастных морщинках, обвисшей коже на лице и ранней седине. Молоденькими девушками, знакомыми и незнакомыми, он мог любоваться только чисто эстетически; мысли об адюльтере ему даже в голову не приходили. И вдруг: молодая, красивая лицом и пышными формами деваха оказывается его теперешней женой. Обнимает, прижимается тяжелой грудью, целует, слезами орошает. Да-а-а… Мимо воли его новое мужское естество на это отреагировало достаточно бурно — хорошо еще, под одеялом было не заметно. И никуда от этих ласк не денешься. А если разобраться, то еще, можно сказать, или повезло, или могло бы быть и хуже: внешне Клава очень даже привлекательна (хотя его прошлая жена была гораздо стройнее), а вот если бы его здешний прототип был любителем чрезмерной женской полноты или, наоборот, анорексичной худобы? Или сам был бы старичком, а жена морщинистой беззубой старухой?