Павел Кольцов - Чем я хуже?

Середина августа, липкая солнечная жара. Сорокапятилетний школьный учитель истории Алексей Валентинович Максимов, отгуливая последние недели отпуска перед началом учебного года, решил съездить поздним утром на Конный рынок — овощами-фруктами по дешевке скупиться. Ехал он, одетый по случаю непрекращающегося летнего зноя в обвисшие шорты и растянутую футболку, на ногах — растоптанные шлепанцы, за рулем стареньких, местами украшенных пятнами ржавчины белых жигулей, противно для окружающих дырчавших изрядно прогоревшим глушителем. Кондиционером привычно служили опущенные до отказа передние боковые стекла. Дороги — час пик уже прошел и, опять же, пора отпусков, — были полупустые… Не то, чтобы Алексей Валентинович куда-то торопился, но дорожная обстановка вполне позволяла и «кондиционер» на скорости обдувал мощнее, так что стрелка спидометра застенчиво подползала к восьмидесяти. Наприближающемся светофоре уже загорелся зеленый; неожиданно слева, из боковой улицы, на уже «двойной» красный выскочил наглый серебристый микроавтобус; среагировать слегка расслабленный жарой Алексей Валентинович не успел…

Ремнем безопасности он не пользовался (в аварию не попаду, мешает, подумают — боюсь, штраф маленький и т. д.). Тонкое железо сминающий боковой удар в переднее левое крыло жигулей швырнул его довольно тщедушное тело вперед и влево, узкая грудь скользящим ударом относительно безопасно обминула руль, ребра выдержали, но уже начинающая лысеть голова разбила лобовое стекло…

Сознание вернулось внезапно. Он лежал щекой на приборной доске, правая рука обнимала руль, тошнило, голова раскалывалась болью и кружилась, как на карусели, попробовал открыть глаза, залитые теплым и липким — ничего не видно. Опираясь плохо слушающимися руками, откинулся на спинку сидения и протер ладонью откликнувшиеся болью веки — через красную пелену проступили совершено незнакомые очертания. Разум просто фиксировал — выводы делать пока отказывался. Вместо привычного толстого руля в потертой цветной оплетке — какая-то черная узкая баранка. Поцарапанная и выгоревшая на солнце черная пластмассовая торпеда с привычными приборами превратилась в непонятную пустую металлическую полку с четырьмя циферблатами справа от руля, выстроившимися ромбом. Лобовое стекло высыпалось, но явно было прямым и вертикальным, а не покатым и закругленным. Очень тесная кабина, голова чуть ли не подпирала низкий потолок. Высокое сиденье — сплошное и какое-то дерматиновое, его неудобная спинка — без подголовника.

Кто-то рванул боковую дверь:

— Товарищ, ты живой?

Алексей Валентинович с трудом повернул непослушную затуманенную голову: открывший дверь выглядел довольно странно для жаркого августа 2012 года. На нем была необычная мешковатая, на выпуск, белая блуза с длинными рукавами, перетянутая узким ремешком, на голове — странного фасона светлая кепка.

— Вроде.

— Из кабины вылезти сможешь? Или посидишь, врачей подождешь?

— Лучше, посижу, хреново мне.

— Это правильно, посиди, посиди. Один товарищ уже побежал: позвонить в больницу. Скоро карета подъедет.

— Карета?

— Ну, да! Карета скорой помощи.

— А-а… Соображаю что-то плохо…

— Понятное дело, у тебя вся голова разбита. Давай я тебе хоть лицо протру осторожно.

Странно одетый мужчина достал из широких штанин смятый, несвежий носовой платок. Алексей Валентинович прикрыл глаза, прислонившись затылком к жесткой задней стенке кабины, мужчина мягко и осторожно промокнул ему глаза и лоб.

— Товарищ, пропустите, я из аптеки, — вмешался запыхавшийся женский голос. Мужчина с покрасневшим носовым платком отодвинулся и на подножку, откуда-то появившуюся в жигулях, накренив своим весом тесную кабину, взобралась низенькая полная женщина в белом халате. — Так, товарищ шофер, не волнуйтесь, — уверено обратилась она к Алексею Валентиновичу, сейчас я вас перевяжу. А там и скорая подъедет, из нашей аптеки и вызвали.

Женщина умело промокнула принесенным влажным тампоном окровавленный лоб, осмотрела голову и плотно перебинтовала. Потом протерла лицо, что позволило Алексею Валентиновичу лучше осмотреться вокруг: его привычный жигуленок почему-то превратились в непонятную машину с грубой древней кабиной, стоящую на том же перекрестке, где произошла авария; асфальт на дороге сменился брусчаткой; дома на улице тоже изменились, они, насколько помнилось, были вроде бы и те же, но какие-то более серые и невзрачные, без магазинов на первых этажах; вместо серебристого микроавтобуса, вылетевшего наперерез, неподалеку парил из-под смятого капота угловатый древний грузовик; странные мешковатые одежды обступивших мужчин с нелепыми устаревшими прическами, некоторые, несмотря на жару, в темных пиджаках; осторожно объезжающий место столкновения транспорт, как будто сошел с экранов старых, сталинской эпохи, фильмов.

Ничего не соображающий Алексей Валентинович осмотрел, по мере сил, себя. Одежда была явно не его: вместо футболки — плотная серая рубаха с закатанными до локтей рукавами, вместо шорт — широкие черные измятые штаны, вместо растоптанных шлепанцев — грязные матерчатые туфли. И тут он глянул на свои руки: вместо узких, всегда чистых ладоней с длинными «музыкальными» пальцами — две здоровенные, чуть ли не с совковую лопату, покрытые намертво въевшейся черной грязью лапищи; мощные безволосые предплечья, толщиной чуть ли не с его привычное бедро. Осторожно ощупал свое тело: под рубахой скрывались непривычного размера бицепсы и неслабые (некоторые девушки проходят мимо и молча завидуют) грудные мышцы. Несмотря на непрекращающуюся головную боль и тошноту, на ум пришло единственно возможное объяснение этого немыслимого бреда. Для подтверждения, Алексей Игнатович обратился к полной аптекарше, уже освободившей от тяжести своего тела подножку и просто стоящую рядом:

— Девушка, пожалуйста, закройте дверь и поверните ко мне зеркало: хочу на свою «красоту» посмотреть.

Раньше до сознания Алексея Валентиновича как-то не доходило, а сейчас дошло: и голос его звучал совершенно не привычно.

— Почему девушка? — удивилась аптекарша. — Вы что, товарищ, плохо меня видите? Я уже в бабушки готовлюсь: дочка на сносях восьмой месяц.

— Да… Что-то, как в тумане все… — попытался исправить свой невольный промах Алексей Валентинович (его до сих пор незнакомые люди называли «молодым человеком» и он к женщине с подобной миловидной внешностью, в районе сорока, вполне мог обратиться, как к «девушке»).

Аптекарша прикрыла дверь и повернула на нужный угол боковое зеркало машины — в упор на Алексея Валентиновича уставилась широкая, скуластая, молодая и совершенно чужая физиономия с темно-русой шапкой густых взъерошенных волос над широким бинтом, перехватывающим лоб. Он закрыл глаза и зачем-то больно ущипнул себя обеими руками за чужие бедра. Естественно, бред или сон не кончились, что и логично: если все это ему просто снится и во сне он себя щипает, то с чего бы ему просыпаться? Боль от щипка ведь ему тогда тоже просто снится.