Александр Афанасьев - Спасти СССР

Тяжелое молчание прервал Гришин

– Надо организовать комиссию по похоронам товарища Черненко, товарищи…

И все, думаю, поняли, что впереди – проблемы…

Из зала заседаний я снова прошел в кабинет Лигачева. Тут же появился и он сам…

Во времена оные – наверное, выпили бы коньяку, но тут с молчаливого согласия обоих – пили крепкий чай. Ни Лигачев, ни я – непьющие и это так и надо оставить.

– Зря сказал? – спросил я

Лигачев резко рубанул ладонью воздух

– Не зря!

…

– Михаил Сергеевич, мы с тобой оба – первые секретари. Я что – не понимаю, что ли? Я сам как приезжал сюда раньше – у меня порой в глазах темнело. У меня целая область, люди в бараках еще живут, дороги надо, вторую очередь ДСК – надо, больницу новую надо, и ты еще на театр изыщи, а то люди совсем озвереют. А тут бла-бла-бла. Бла-бла-бла. Обо всем о чем угодно – только не о деле. Деньги просишь – а попробуй, кому правду скажи, что у людей до сих пор туалет на дворе! Тут же и заклюют.

…

– Так что все ты правильно сказал. Молодец. И в обиду мы тебя не дадим, так и знай!

Вот так вот, оказывается. Сложно всё. Одна партия – а какие разные люди. Есть секретари на местах – трудяги при деле, у кого душа за дело, за людей болит, как они живут. А есть и другие… старые маразматики, есть просто проходимцы, есть словоблуды, есть откровенные воры. А есть уже и сепаратисты – предатели, которые нож за спиной держат…

И вот как – разделить?

– На Совмин пойдешь? – в лоб спросил я

Лигачев подумал, потом покачал головой

– Нет. Извини, Михаил Сергеевич, нет.

– Почему?

– Здесь не все сделано – это раз. Два – не потяну я.

– Это почему?

– Потому что Совмин – это не областью рулить. Там хитрости есть, которые мне не под силу. Был Косыгин, вот он понимал.

– Но его – нет. И кого теперь?

Лигачев помолчал

– Надо кого-то с сильным директорским опытом. Очень сильным.

– Найди.

Лигачев кивнул

– Хорошо. А чем Рыжков не годен?

Интересный кстати вопрос.

– Внутренне он слабоват – сказал я – не потянет

Лигачев подумал, кивнул

– Тут ты, наверное, прав. Рыжков все-же интеллигент слишком. Нужен такой, который кулаком по столу – и мать-перемать. По-хорошему с ними никак.

Ну, вот. Похоже, я и серого кардинала себе нашел. В будущем возможно и вице-президента.

Вернулся к себе в кабинет. Домой ехать нельзя, мало ли что. Пока на Пленуме не утвердят – из Кремля ни ногой!

Думаете, удалось покемарить? Как же…

– Ну ты дал! А я не верил, думал, врешь ты все. Молодец. Молодец!!!

– Чему радуешься Михаил Сергеевич. Должность расстрельная ошибешься – эти же тебя и схарчат, которые сейчас ладони отбивают.

– Ничего-ничего, справишься. То есть справимся. По одному на пенсию отправим, своих людей поставим.

– Предают только свои, Михаил Сергеевич. Ты вот лучше мне скажи – с Афганистаном что делать? Там каждый день кто-то гибнет.

– Это ты разберешься. У тебя же опыт есть, как я понял.

– Здорово съехал. По-комсомольски, прямо.

– Это ты на что намекаешь?

– Да ни на что. Знаешь такое выражение – многие знания умножают скорбь. Проблема в том, что ты не знаешь, чем закончились твои инициативы – и потому можешь экспериментировать. А я точно знаю – чем.

…

– Ладно, будем решать проблемы по мере поступления. Ты кого на Совмин предлагаешь?

– Как кого? Рыжкова.

– Почему?

– Он же тебе в верности поклялся. Директор крупного завода, поработал в ЦК…

– Ты что, не видишь, что он слабый.

– Не вижу. Что значит, слабый?

– Понимаешь, люди реагируют на сложности по-разному. Есть те, кто в ответ на сложности будет условно кулаки применять. Есть те, кто будет болтать, уговаривать. Есть и те, кто расплачется.

…

– Так вот, Рыжков – в нем нет внутренней силы, чтобы обстоятельства и людей под себя ломать. Не знаю, почему это другие не видят. Он не справится со сложностями. И решения – он принимать не умеет.

– Ну, Николай Иванович интеллигентный человек. Но зачем так очернять то.

– В том то и дело. Интеллигентный.

– А тебе кто нужен? Бандит какой-то?

– Александр Македонский проверял воинов так – взмахивал перед лицом мечом. Кто краснел – тех брал. Кто белел – тех нет. Белеют от страха, а краснеют от злости. Мне нужны люди со здоровой такой злостью. Спортивной может быть. Кто рвать будет.

…

– Такие есть в ЦК?

– Ну, это подумать надо. То как ты описал.

– Вот потому вы страну то и потеряли. Потому что рвать за нее никто не стал. А клялись революционными идеалами. Эх, вы. Революционеры…

Потом были похороны.

Описывать похороны всегда тяжело. Неприглядное это дело. Ну, подготовили место у Кремлевской стены, лафет (гонка на лафетах), написали некролог – ушел из жизни стойкий борец… я подписал, как и другие.

В этих мрачных приготовлениях, я вспомнил себя в прошлом. Удивительно, но я никогда не праздновал свой день рождения. А что праздновать то? То что ты еще на один год ближе к смерти?

Как говорила моя бабушка: жизнь пережить – не поле перейти.

Вычитывая казенные – с души воротит – фразы некролога, я задумался о том, почему в СССР так слаб пиар и коммуникации. Любой американец, любой кто побывал в Америке двадцать первого века, поварился в бизнесе, моментально поставит такой диагноз – слабые коммуникации на всех направлениях. Нет никакого пиара. Тут и слова то не знают такого, есть пропаганда… но и она откровенно слаба. Непонятно, к кому и с чем она обращается – затверженные фразы, которые никого не интересуют.

Почему нет нормальных воспоминаний людей, которые строили эту страну? Почему никого не интересует их труд? Магазины Америки завалены воспоминаниями крупных бизнесменов, управленцев, директоров фирм – их покупают, на них учатся, на них равняются. Почему ничего этого тут нет – ведь советским капитанам производства приходилось и приходится решать тяжелейшие задачи, по уровню менеджмента они ничуть не уступают американцам, а где-то и впереди. Но про это молчат – хотя именно их повседневный труд обращается во все, что находится вокруг нас.

Говорите, нескромно? Ну, хорошо, а где книги, где рабочие нормально, интересно рассказывают про свой труд. Нет и их!

Почему нет нормальных воспоминаний о ВОВ? И тех, кто сражался, и тех кто ковал победу в тылу, тяжелейшим трудом, в условиях эвакуации, без крыши над головой, порой – давал стране продукцию. Почему только после падения СССР начали как-то собирать и публиковать воспоминания ветеранов. Откуда вообще браться патриотизму?

А ведь ветеранов еще много. Они живы и наверняка многие готовы поделиться своими воспоминаниями с новым поколением.