Александр Михайловский - Медаль за город Вашингтон [litres]

Калмыков отдал команду на своем языке, и югороссы-пулеметчики выскочили вперед на своих повозках, называемых тачанками, развернули их и открыли меткий огонь по янки. Казаки же обнажили свои шашки и стали чего-то ждать.

Как и ожидалось, янки под огнем югоросских пулеметов спешились и открыли ответный огонь из ружей. Как мне рассказали русские советники, кавалеристы у янки обучались по типу драгун. Другими словами, они были фактически конными пехотинцами. А саблями сражаться они не умели – сабля у них была скорее предметом, отличающим кавалериста от пехотинца, чем оружием. Именно поэтому индейцы прозвали их длинными ножами. Сабельному бою в армии САСШ не учили. И если кто-то из них и умел немного «махать этой железкой», но его умения хватало лишь на то, чтобы рубить безоружных скво и детишек во время нападения на индейские становища. Основным же оружием американских кавалеристов были револьверы и карабины.

Все это вспомнилось мне, когда я увидел настоящую атаку кавалерии. По команде подъесаула казаки помчались на врага. Из плотного строя они на ходу рассыпались в тонкую линию, которую, как я потом узнал, называли лавой. Пригнувшись к гривам своих коней, казаки мчались на янки с диким криком и визгом. Я покачал головой – даже в бою индейцы не издавали таких душераздирающих воплей.

Это зрелище произвело на янки такое впечатление, что они на мгновение опешили. И это позволило казакам быстро домчаться до врага. А потом началось такое… Даже мне, прошедшему через несколько войн и повидавшему множество смертельных схваток, стало не по себе. Казаки своими шашками безжалостно рубили перепуганных янки. Вот Калмыков шашкой отрубил руку кавалериста, который попытался выстрелить в него из кольта. Рука, словно сухая ветка, отлетела в сторону. Вот мчится гнедой конь с сидящем на нем всадником в синем мундире. Но у всадника нет головы… Янки пытались прижаться к земле, чтобы спастись от казачьих шашек. Но те, свесившись с седла, рубили и лежачих.

Наконец, когда численность врага сократилась на две трети, подъесаул что-то крикнул. Казаки прекратили бойню и стали конями сгонять в кучу уцелевших и насмерть перепуганных янки. Тех, кто замешкался, они подгоняли ударами шашкой плашмя.

Василий подъехал ко мне, на ходу вытирая кровь на клинке подобранным на поле боя синим кепи.

– Господин полковник, противник уничтожен, – доложил он, приложив руку к своей лохматой шапке. – Взяты пленные, где-то с полусотни. Наши потери, – тут есаул нахмурился, – четверо убитых да с десяток раненых. Сколько этих янки сбежало – не знаю. Впрочем, я полагаю, – тут есаул неожиданно хитро улыбнулся и подмигнул мне, – что это даже хорошо. Те, кто уцелел, расскажут своим знакомым, что такое казацкая шашка. Пусть эти янки теперь боятся нас, как черт ладана. Сам Наполеон Бонапарт от нас бегал. А эти, – есаул пренебрежительно сплюнул, – куда им против нас.

Я ничего не сказал Василию и вместо слов низко поклонился казакам – больше сделать я ничего не смог.

Бригадный генерал Джордж Крук, командующий Четвертой дивизией армии САСШ

Позади остались двое суток изматывающего путешествия по Виргинии, Северной и теперь Южной Каролине. Да, на Западе, где я служил до недавнего времени, железные дороги намного лучше, чем то убожество, которое я увидел на главной артерии мятежного Юга, от виргинской Александрии до Шарлотты в Северной Каролине…

Наш поезд шел со скоростью не более тридцати миль в час, и на многих участках приходилось сильно замедлять ход, причем не раз и не два. Загрузка угля и воды также отнимала много времени, а один раз сломался паровоз второго состава, и нам пришлось ждать, пока его починят.

Но лишь когда поезд после бункеровки в Шарлотте повернул на колумбийское ответвление и мы оказались на Южнокаролинской железной дороге, я наконец понял, что такое ад на колесах. Дорога эта была скверно восстановлена, после того как по ней прогулялись люди генерала Шермана в конце войны. Скорость состава упала до пятнадцати-двадцати миль в час, а на отдельных участках до десяти или и того меньше. При этом вагоны немилосердно тряслись, и наше путешествие превращалось в сплошную муку. В утешение мне говорили, что между Колумбией и Чарльстоном дорогу обновили и по ней будет можно ехать относительно комфортно. Но ведь сначала нужно было доехать до этой самой Колумбии.

Согласно приказу генерала Шермана, моей дивизии предписывалось прибыть в Колумбию и временно встать там на постой. В записке, переданной мне в дополнение к приказу, указывалось, что после того в мое подчинение должна была перейти Пятая кавалерийская дивизия полковника Мерритта. А пятого сентября рано утром планировалось отправиться в Оранжбург, после чего мы пойдем на Риджвилл и далее на Чарльстон. И зло – а убийство моего бывшего подчиненного и хорошего друга, президента Рутерфорда Хейса, иначе назвать было нельзя – будет наконец отмщено.

Костяк моей дивизии имел неплохой опыт войн с апачами и сиу. А эти индейские племена – весьма храбрые и умелые противники, что бы там ни писали про них в газетенках. И, кстати, люди слова – мне было больно, что приходилось с ними воевать. Но я в первую очередь солдат и обязан выполнять приказы. Когда же я выйду в отставку по выслуге лет, то, скорее всего, постараюсь сделать все, чтобы добиться облегчения их участи и соблюдения имеющихся договоров с индейцами [49] В реальной истории так и случилось, но, увы, Крук практически ничего не добился на новом поприще. .

Единственной крупной станцией на нашем пути оказался Спартанбург. Но его мы проскочили, даже не замедлив хода. То же произошло и в Литтлтоне, после чего наш поезд – а за ним и три других с личным составом и лошадьми – вышел на финишный перегон. До Колумбии оставалось чуть больше двадцати пяти миль.

Неожиданно я услышал снаружи раскат грома, и в воздухе промелькнули странные силуэты, не похожие на птичьи. Такие же я видел три дня назад в Александрии – они пролетели над Вашингтоном, после чего, как мне рассказали, над городом были сброшены какие-то листовки. Что было дальше, не знаю, хотя первого числа в столице и была слышна перестрелка. Увы, ни на одной из станций нас так и не смогли проинформировать об этом – телеграфные линии почему-то не работали, и никаких новостей из Вашингтона не поступало.

Но сейчас эти «птички» сбрасывали явно не листовки – послышался грохот где-то в голове поезда, и состав начал медленно заваливаться набок. Я подскочил и схватился за металлический поручень. Но когда вагон лег на землю и продолжал по инерции ползти вперед, я не смог удержаться и сильно ударился головой и боком о стенку. В глазах у меня потемнело, я почувствовал сильную боль в плече и в голове, после чего потерял сознание.