Александр Михайловский - Мир до начала времен [СИ]

– Скажи, Петрович, – прищурился Антон Игоревич, – а ты сам-то сможешь управиться с классическим фрегатом середины восемнадцатого века, или предел твоих возможностей – это коч с парусной оснасткой классической яхты? Ты знаешь, какая там нужна команда? Если всех наших полуафриканок, включая самых мелких, собрать в кучу, то и половины не наберется. А еще, насколько я понимаю, матрос парусного судна должен, не моргнув глазом, лазить на высоте пятнадцатиэтажного дома и обладать немалой силой для того, чтобы тянуть канаты. Да и паруса там настоящие, из парусины, а не из дакрона, тяжеленые, будто сделанные из свинца, особенно если намокнут во время шторма или в дождь.

– Вот в своих возможностях я не уверен, – ответил тот, – хотя перед отбытием один хороший человек и снабдил меня соответствующей литературой. Нам бы как-нибудь, хоть хромая, вдоль стеночки, довести этот фрегат на якорную стоянку напротив Большого Дома, и уже здесь с толком и расстановкой разгрузить его от всех вкусностей. А иначе на то, чтобы вывезти все содержимое, на мой опытный взгляд, понадобится не меньше двадцати рейсов. Да и все прочее. На таком корабле, как я читал, одних только хороших пеньковых канатов не меньше двадцати километров.

– Погоди, дед Антон… – остановил Андрей Викторович собиравшегося возразить Геолога. – Я понимаю желание Петровича сначала притащить этот фрегат сюда, а потом решать, что с ним делать. У меня, кажется, есть для этого дела подходящий человек. И не беда, что он итальянец. Все кадровые строевые офицеры во всех странах, будучи кадетами, обязательно проходят практику на классических парусниках. Надо с ним переговорить, и только потом принимать окончательное решение. Быть может, «Отважный» сходит к фрегату в этом году еще один раз, чтобы привезти нам сюда оленьих шкур и немного сахара, а возможно, мы предпримем полноценную спасательную экспедицию и попробуем полностью освоить это актив. На этом предлагаю закрыть обсуждение этого вопроса.

– Не понимаю вас, мальчики, – вздохнула Марина Витальевна. – Там погибли люди, произошла ужасающая трагедия, а вы тут рассуждаете о шкурах и сахаре. Да пропади они пропадом вместе со своим фрегатом! Как представлю себе, до чего нужно было довести мать, чтобы она зарезала свою дочь, а потом сама подставила грудь чужому мужчине «на, режь, только быстро и не больно».

– Витальевна, – парировал Сергей Петрович, – ты сказку о мужике и двух генералах помнишь? Так вот, на фрегате было то же самое, только «генералов» было трое, да и «мужика» у них забрали, а за стенами каюты был не тропический остров, полный соблазнительных иллюзий, а начало местной зимы, когда снегу по колено. Этот капитан де Босижюр чего-то стоил, когда требовалось довести корабль из точки А в точку Б. Потому его «Медуза» и пришла в Байонну, а не куда-то еще. Такие бунты на кораблях даже и без провала в прошлое случались частенько. Без государства за спиной, в полностью автономном плавании как руководитель он показал вопиющую некомпетентность, что стоило жизни ему самому, всем его матросам, офицерам и пассажирам. И ведь сказала бы ты ему, что матрос тоже человек, что его негоже держать в голоде и холоде, бить и унижать, что в чрезвычайных обстоятельствах трудиться ради общего выживания должны все, а не только черная кость – он бы тебя просто не понял. Для этих троих, закосневших в кастовой спеси, остаться без слуг было равносильно смертному приговору. Женщин, конечно, жалко, но ты пойми, что если бы эта «Медуза» имела портом назначения Бордо, а не Байонну, то год назад сдержать натиск двухсот озверевших головорезов нам было нечем. А в результате все кончилось бы, как в этот раз – междоусобной поножовщиной и всеобщей гибелью. Так что не надо их жалеть.

– Петрович прав, Витальевна, – добавил Андрей Викторович, – не стоит жалеть тех, кто у слабого все нужное для себя берет силой, а перед сильным будет только пресмыкаться. Когда мы громили тюленей-людоедов, клан Волка, римских легионеров и команду итальянской подлодки, то мы только защищались. А если перед нами оказывался кто-то попавший в беду, то мы протягивали ему руку помощи. С местными мы стараемся вести дела честно, платить за все, что берем, вместо того, чтобы нападать с целью отнять последнее. Даже пленных врагов мы стараемся превратить в своих сограждан, и эта политика приносит нам плоды сторичные.

– Да, мадам Марин, – сказал Виктор де Легран. – Я сам почти из тот время и тот страна, и могу сказать, что они делать все не как вы, и потому умереть. У них быть все, но они, как это будет по-русски, это профукать. Мадмуазель Оливия жалко, и мадам Мадлен тоже быть красивый женщина, но они всю жизнь не ударить и палец о палец, а работать для них черный раб. Пока у них был власть, они делать что хотеть, и ничего не думать. А потом их убить не голод и холод. Их убить страх испытать трудность. Падре Бонифаций говорить, что это страшный грех, и я тоже думать, что это так. Вы меня простить, я совсем молодой человек, и говорить как уметь.

– Ты прав, сын мой, – кивнул падре, – самоубийство, даже если его совершить не своя рука, оставаться самоубийство. Страх трудность – это самый опасный страх в этот мир. А Марина Антонина не прав. Не стоит жалеть человек, который сам сделать своя беда.

– Хорошо, мальчики, – утерла слезу Марина Витальевна, – вы меня уговорили. Вы правы, равнодушно перешагивая через высохшие трупы и подсчитывая прибыль от этой находки, а я ошибаюсь.

– Меня сейчас другое интересует, – сказал Антон Игоревич, – не может ли случиться повторение уже пройденного материала, и очередные неприятности приплывут к нам по реке?

– Может, – ответил Андрей Викторович, – и именно поэтому мы выставили на позиции орудия с подлодки и тренируем расчеты. Если неприятности к нам все же припрутся, то они будут премного удивлены. На этом, я думаю, обсуждение этого вопроса можно закончить и вернуться к нему после того, как мы с Петровичем переговорим со старшим лейтенантом Дамиано.

2 ноября 2-го года Миссии. Пятница. Час пополудни. Первый этаж, правая столовая Большого Дома.

Старший лейтенант итальянского королевского флота Раймондо Дамиано, бывший первый вахтенный офицер подводной лодки «Лоренцо Марчелло».

Когда нас разгромили и взяли в плен, то я уже подумал, что жизнь закончилась, и теперь впереди у меня сплошные мучения. К тому же от наших пленителей я узнал, что там, в нашем мире, Савойский дом падет в самое ближайшее время, и в Италии воцарится республиканская форма правления. Переворот под руководством Муссолини, отстранивший короля от реальной власти, был плох, ведь правление дуче не освящено вековой традицией и сакральным авторитетом, но кучка болтунов, которых на выборах тасуют, словно колоду потертых карт, будет стократ хуже. Это известие было страшнее самого плена, и, возможно, именно оно позволило перенести мне первые, самые страшные дни. Свою личную боль я заменил болью за свою павшую страну.