Александр Михайловский - Мир до начала времен [СИ]

Путь от нашего поселения до устья реки Адур занял почти сутки, и почти все это время, за исключением темноты, я простоял на палубе рядом с синьором Сергием. Ведь я же все-таки моряк – и свист ветра, дождевая морось в лицо и брызги соленой воды, летящие с гребней волн, были для меня лучшей наградой за участие в этом авантюрном предприятии. В таких условиях субмарина ныряла бы под волну, оставляя на поверхности одну рубку, а тяжелый крейсер разваливал бы воду подобно гигантскому плугу. А легкий кораблик синьора Сергия непринужденно взлетал на гребень, а потом скатывался вниз как с деткой горки. Вот так почти весь переход – вверх и вниз, вверх и вниз.

Если посмотреть на левый борт, то можно было увидеть, как эти исполинские волны, разогнавшиеся на просторах Атлантического океана, сначала увенчиваются шапкой белой пены, а потом, вздымаясь вверх подобно атакующим кобрам, обрушиваются на отлогий песчаный берег. Так было в те времена, когда никакого человека не было еще и в помине, и так будет, когда все мы исчезнем с лица этой планеты. Молодой синьор Алессандро – надо сказать, человек сугубо сухопутный – несколько занедужил от морской болезни, поэтому мы с синьором Сергием почти не разговаривали.

Ночь я провел в жарко натопленной офицерской каюте, а утром все изменилось. Океанская волна перешла в крупную зыбь, а впереди, на горизонте, сквозь дождевую морось обозначились Пиренеи. Берег был уже гораздо ближе, чем тогда, когда я уходил спать, и я понял, что мы почти прибыли, и что синьор Сергий ищет устье реки Адур, прикрытое длинным наносным островом. Времени ему для этого понадобилось совсем немного, ибо в нагромождении мелей, покрытых сверху перебаламученной водой, синьор Сергий ориентировался с помощью рыболовного асдика. Я с удивлением узнал, что там, у него на родине, в двадцать первом веке, компактную гражданскую версию устройства, при помощи которого британцы ловили наши субмарины, может приобрести любой желающий. Во-первых – этот прибор видит косяки рыбы на глубине, во-вторых – очень четко замеряет глубину и позволяет не сесть на мель вот в таких сложных условиях. Дальше было уже проще. Никаких особых волн на реке шириной всего двести метров быть не могло, и поэтому даже молодой синьор Алессандро выбрался на палубу подышать свежим воздухом.

А потом мы увидели мачты фрегата. Он по-прежнему стоял на том месте, где его оставил синьор Сергий, но у меня имелось сомнение, что мы сможем вывести этот корабль на глубокую воду. Издали невозможно было понять, насколько хорошо он сохранился, но, взяв бинокль, я убедился, что паруса собраны на реях и закреплены рифами; если бы они были убраны в трюм, то поднять их обратно на мачты с моей малочисленной и необученной командой представляло бы неразрешимую проблему. Чем больше мы приближались, тем лучше было видно, что корабль стоит на ровном киле, а его корпус не имеет каких-нибудь видимых повреждений. Он явно не бывал в бою, и все его злоключения были вызваны только Божьей Волей, которой было угодно перебросить его оттуда сюда. Когда мы подошли почти вплотную, синьор Сергий указал мне на какую-то палку, торчащую из воды, и сказал, что когда отплывал, то воткнул ее точно в береговую линию, а сейчас там воды по колено. Осенние дожди, мелко сеясь с небес, вот уже пару недель наполняют водой реки, и должны облегчить нам задачу снять этот корабль с мели.

Когда «Кораджосо» причалил рядом с фрегатом, мы разделились на две команды. Синьор Сергий и светлые синьоры принялись готовить команде мертвецов погребальный костер, а я, молодой синьор Алессандро и темные синьоры отправились обследовать вверенный нам корабль. Да-да – на Большом Совете, перед отправкой в путь, было принято решение сжечь истлевшие тела матросов офицеров и пассажиров, и падре Бонифаций его благословил. Бросать трупы просто так сочли неправильным, и в то же время рыть для них обычную могилу потребовало бы слишком много усилий. Да и не заслужили этой чести люди, истребившие себя в междоусобной сваре, вместо того, чтобы дать жизнь новому народу. Местом погребения стал недостроенный пакгауз, а источником дров – валяющийся по берегу плавник, которого на местных реках хоть отбавляй, а также остатки недостроенного палисада. При этом одновременно с погребальными работами синьор Сергий собирался пополнить запас дров для газогенератора своего корабля. И вскоре там, внизу завыло устройство, называемое «электрическая цепная пила», перегрызающее древесные стволы на удобные к употреблению чурбаки.

Пока они там занимались этим нужным, но грязным делом, я, синьор Алессандро и темные синьоры поднялись на палубу «Медузы». Для начала следовало проинспектировать корабль, проверить уровень воды в трюме, состояние помп, а также осмотреть бегучий и стоячий такелаж. Пока я лазил в трюм и, вспомнив юность, карабкался по вантам, чтобы проверить состояние парусов и такелажа, темные члены моей команды деловито собирали валяющиеся на палубе истлевшие тела и оттаскивали их к месту огненного погребения. Туда же отправились мумии всех троих пассажиров и капитана. Мир их праху, хоть все они и самоубийцы. Когда очистка корабля от предыдущих владельцев была окончена, а я завершил ревизию фрегата, где-то там, за плотными дождевыми тучами, солнце уже клонилось к закату. Состояние корпуса, такелажа и парусов оказалось даже лучшим, чем я мог надеяться, но начало подготовки к походу лучше было перенести на следующий день, а пока следовало озаботиться ночлегом. Здешняя осень – это хуже итальянской зимы, и спать в такой холод в неотапливаемом помещении было бы не очень уютно.

Единственным помещением на фрегате, имеющим печь, был камбуз. Я осмотрел его и пришел к выводу, что он вполне подходит в качестве временного кубрика. Печь и дымоход исправны, а палуба вокруг печи в противопожарных целях обшита медными листами. Если даже из топки случайно вывалится уголек, то из-за этого не сгорит весь корабль.

Печь растопили, затеплили масляную лампу типа «летучая мышь», из матросского кубрика принесли парусиновые койки-гамаки и подвесили их к специально вбитым в бимсы крюкам – получилось вполне уютно, по крайней мере, для походных условий. Сам я тоже решил заночевать со своей временной командой. Скорее всего, на мое решение повлияло то, что за последний месяц я изрядно набрался у Основателей их демократических замашек, или, возможно, то, что на субмарине офицеры живут той же жизнью, что и нижние чины. И гибнут в пучине одинаково и те и другие. Кроме того, я говорил себе, что в капитанской каюте холодно, через выбитое стекло задувают сквозняки, и вообще, долго находиться в помещении, где пришедший в полное отчаяние человек решил себя убить, не в моих силах. Сначала эту каюту следует отмыть со щелоком во всех местах до блеска, потом падре Бонифаций прочтет там соответствующие молитвы, изгоняя дух самоубийцы – и только тогда это помещение можно использовать по прямому назначению.