Андрэ Нортон - Колдовской мир: Волшебный пояс. Проклятие Зарстора. Тайны Колдовского мира

Мне выпало всего несколько глотков свободы, а потом непреодолимая Сила охватила сознание, которое было всем, что осталось от моей личности, и повлекла меня вперед через фантастические и жуткие земли.

Да, это были земли. Хотя все человеческое во мне угадывало в них чужое. То, что там росло, ничем не напоминало знакомые растения — жгуче-желтые, угрожающе-красные, они корчились и бились, словно силились вырваться из земли и обрести свободу, но чужая воля удерживала их корни. Ветви цеплялись когтями за землю или поднимались высоко в воздух в непрерывном движении.

Я миновала их, подчиняясь Силе, которой на время позволила собой завладеть. И любопытство, пробужденное необычностью здешних мест, я загнала внутрь, отдавая все силы своему Дару. И еще тому, чтобы скрыть, утаить от захватившей меня Силы ядрышко сопротивления. Его нельзя было выдавать, пока я не предстану перед правившей здесь Властью.

Ауфрика пересказывала мне предания (и никогда не говорила, от кого они ей достались) о том, как Древние, когда владели Долинами, переиначивали саму суть жизни, и о том, как их посвященные открывали Ворота в Иные миры, где человеческое было столь же неестественно, как и то, что проносилось сейчас подо мной. Я уже поверила в существование таких Ворот, только привратник их был мне чужд.

Подо мной протянулась полоса земли, не покрытая чудовищными растениями. Она была глубоко изрыта тропками и следами, исхожена, как большая дорога. Но мои ноги, если они еще сохранились у меня, не ступали по ней. Скорее, у меня было ощущение, что я плыву над этой истоптанной землей.

Следы и тропинки сходились, стягивались к какой-то точке впереди. И я, двигаясь дальше, увидела нехотя влачившиеся по ним фигуры. Однако они не были ясно различимы — все время меняющийся цвет окутывал их, и невозможно было определить истинные их очертания. Одни фигуры были тусклыми, серыми, другие чернотой напомнили мне тьму вокруг зала со столбом Пламени. Иные отливали нездоровой зеленью или тусклой ржавчиной засохшей крови. Проносясь над ними, я готова была в голос кричать от боли, потому что от каждого исходила ударная волна отчаяния и ужаса, подобная удару меча, от которого невозможно защититься. Тогда я поняла, что все они — жертвы этого места, одной из которых и я могла бы стать.

Я не знала, почему сама не бреду по дороге, а лечу как на крыльях. Разве что правящая здесь Сила распознала, что я такое, и торопилась сграбастать! Лучше было об этом не думать. Я сделала выбор и не отступлюсь.

Фигуры, бредущие так медленно, постепенно утолщались. Теперь мне стало казаться, что их гибель нарочно оттягивают, потому что их беспомощные страдания служат чему-то пищей и питьем.

Нет ли среди них Джервона?

Я попыталась замедлить свое движение, зависнуть над этими блуждающими огоньками, в которых было еще довольно телесности, чтобы оставлять следы на равнине. Но мне тут же подумалось, что, выказывая интерес к этим страдальцам, я выдам и себя, и причину, что меня сюда привела.

Тогда я закрыла свои новые «глаза» на этих путников и полностью отдалась несущей меня Силе. И вскоре желтая равнина подо мной разверзлась пропастью. Ее стены были тускло-кровавыми, как последняя из трех стен, а устье имело очертания круга. Блуждающие огоньки с равнины, мучительно карабкаясь вниз по обрыву, теснились так, что цвета их смешивались воедино. Хотя мне показалось, что друг друга они не замечают, поглощенные каждый своей горестной судьбой.

Меня понесло вниз, мимо этих медлительных скитальцев. Снова глухая Тьма поглотила все чувства. Теперь я пустила в ход средства обороны — те, что изучила когда-то, и те, что от рождения крылись во мне подобно семенам. Я — это я, Элис: женщина, пророчица, боец. И должна остаться собой, не отдать Иному себя и свое прошлое.

И все же я пока не давала отпора, только хранила в себе веру в себя. Сейчас даже Джервона следовало устранить из сознания, сосредоточившись лишь на собственной личности. Так подсказывал мне инстинкт, которому подчиняется любая Мудрая.

Тьма стала редеть, я снова увидела свет. Но в этом липком желтоватом свечении не за что было уцепиться взгляду — кроме того, что располагалось прямо подо мной или под той частью меня, что отправилась в этот мрачный путь. Там стоял трон.

Он был черный, изваян из самой Тьмы, и на нем колебался красноватый туман, в котором кружились жемчужные крупинки.

— Добро пожаловать.

Это был не звук, который достиг моих ушей, скорее вибрация, которая отразилась во мне. Я медленно опустилась лицом к высокому трону и туманному существу на нем. Какой маленькой я была перед ним! Как если бы стояла перед высоким холмом.

— Хорошо…

И это слово отдалось во мне дрожью, принесло с собой и боль, и — да простит меня Сила, которой я служу! — подобие наслаждения, осквернявшего все, что я считала глубочайшей сердцевиной своего существа.

— Давно, давно такого не бывало. — Поблескивающий туман над троном плавился, стекался в форму. — Значит, опять есть те, кого нужно призвать к Воротам?

То, что занимало трон, склонилось вперед. Блестящие точки слились в два диска, служившие этому существу глазами. И эти глаза сошлись на мне.

— Так где же твой Дар, служительница… — Имя, произнесенное этим существом, объяло меня, как Пламя, — так велика была его Власть, хотя я ей и не служила.

Я не успела ответить — туманная голова шевельнулась, быть может кивнув.

— Дар близится, но не думаю, что это твоя заслуга. Ты решила, что меня так просто обмануть?

Туман затрясся в подобии беззвучного ужасающего хохота. Его презрение ко мне и моему роду наполнило воздух этого места отвратительным зловонием.

— Тебе подобные служили мне, — продолжала вибрация, которая была речью. — Служили долго, и хорошо служили. И я никогда не отказывал им в награде. Ибо, когда питаюсь я, питаются и они. Взгляни!

Он протянул верхний придаток, быть может заменявший ему руку, и я увидела, что пища его воистину становилась его частью. Но не по доброй воле. Тех, кого он поглотил и продолжал питать, как свою плоть, терзало сознание случившегося, а сознание это сохранялось веками и не угасало. Став частью Этого , они принуждены были питаться таким же образом, обрекая себя на продолжение бесконечной муки.

У меня на глазах тот длинный отросток протянулся еще дальше и вернулся, сжимая корчившееся ядрышко одной из серых теней, что я видела на равнине. Сидящий на троне усилил хватку, вминая серое в свою плоть и обрекая новую жизнь на ужас и отчаяние.

При этом зрелище меня осенило. Тот всадник из ущелья был порождением мысли и питался ужасом — и Это питается и набирается Сил теми же средствами.