Андрей Шопперт - Колхозное строительство 72 [СИ]

Тогда к его кровати подошла девочка чуть постарше и сказала, что Джин, как и все настоящие герои, очень храбрый и очень скромный. Они на совете дружины единогласно постановили принять Джина Минго в почётные пионеры, а школьную пионерскую организацию переименовать в дружину «имени лётчика Джина Минго».

Бывший футболист хоть и понимал русский так себе, с пятое на десятое, но детей понял и стал махать руками, уговаривая их не делать этого.

– Я не ест правилна герой. Я ест приносит несчастина. Тишкова нога раздавит. Тане рука подломат. Чуть Маша и остальные не убиват. Самолётку не сбиват. Это ест самолётка менья сбиват. Я плохой герой, не насящий.

– Настоящий! – сказала девочка постарше и повязала ему на шею красный галстук.

– Пионер, к борьбе за дело Ленина и коммунистической партии будь готов!

– Всегда готов! – гаркнули детишки и отсалютовали Джину.

Что оставалось делать? Джин встал с кровати во весь свой почти двухметровый рост, поправил алый галстук и тоже отсалютовал детишкам, правда руку поднёс ко лбу, как привык.

– Всьегта готоуф!

Пионеры звонко засмеялись и принялись учить чёрного великана делать правильный салют, а не отдавать честь, и правильно говорить: «Всегда готофф». Потом старшая девочка сунула ему свою ладошку, которую Минго очень-очень аккуратно принял в свою огромную лапищу и легонько пожал. Ладошка была такая тёплая и беззащитная, что на глазах великана невольно навернулись слёзы.

– Всьегда готофф!

После пионеров, узнав, что Джина выписывают из больницы, к нему пришли футболисты из местного клуба. Это, конечно, был не настоящий футбол – но парни тоже старались, тренировались, и даже иногда побеждали. Пришли они вместе с новым тренером, совсем ещё молодым, но очень солидным мистером Лобановски, и уговорили его на две вещи: во-первых, поиграть немного с ними в их соккер, а во-вторых, пойти завтра вместе с командой в предгорья, на пикник. Там даже один футболист был, который сносно говорил на английском. Оказывается, пикник не совсем обычный – и только для них сделали исключение, потому что он будет прямо в яблоневом саду. Есть в этом чудном городе такая традиция.

Летом в густой тени яблонь алмаатинцы устраивают пикники – с расстеленными одеялами, заготовленной по случаю снедью и прохладительными напитками, ну и немного с горячительными – как без того? Бегают дети постарше, играют в волейбол-бадминтон. Рядом ведут степенные беседы разомлевшие взрослые и носится с восторженным повизгиванием резвящаяся малышня. Колхозно-совхозные власти не препятствуют такому временному вторжению в сады. Да и как им препятствовать – это ведь городская традиция, заложенная ещё в былинные времена, когда город назывался «Верный».

Правда, по мере созревания плодов доступность садов для массовых посещений, и особенно с детьми, становилась не столь лёгкой. За сохранностью урожая следили грозные объездчики с плётками, которые денно и нощно патрулировали вверенные им участки в поисках непрошеных гостей. Обычно этим делом занимались в колхозах-совхозах суровые кавказцы, и многие эти самые пионеры-школьники испытали на своих детских шкурках неотвратимое возмездие за расхищение социалистической собственности.

– Что есть «кавкасцин»? Они бить детей? Пионьеров? Я пионьер! – Джин ткнул громадным кулаком себя в грудь, на которой торчали малюсенькие хвостики от галстука. Поди обхвати у этого буйвола шею! Писец всем кавказцам Союза.

– Да так… Пугают. Чтобы не вор… Чтобы не тыри… Чтобы не расх… Чтобы не ломали яблони.

– А, шальить?

– Йес, йес – шалить. Пугать.

– Гуд, шальить плоух.

– Идём завтра?

– Йеп. Оф кос. Коньечна!

– Замечательно! Тогда в девять подходи к стадиону. Будет автобус.

– Файн. А где Теофило Хуан Кубильяс?

– Трофимка-то? Так к своей Леонсии побежал. Её уговаривает с нами завтра идти, и Сенчину с Толкуновой. Только он теперь никакой там не Теофилос Кубиньес Арисагос. Он – Трофим Иванович Арисагин!

– И Керту будьет?!!!

– Не. Керту, Трофимка говорит, в Америке с посольством.

– Плоух.

– Ещё будет сборная по женскому хоккею на траве. Там две такие индианки… Все пальчики оближешь.

Минго взглянул на свою огромную пятерню и спросил:

– Пьять индианк. Зачьем их лизат?

– Ох, завтра узнаешь. Минго, а тебя правда представили к званию Героя Советского Союза?

– Ох. Не говорьи! Правдашно!

Таракан Ёж смешил к своей Мерлин, к своей рыбке. Он добыл огромную крошку шоколада, и не просто шоколада! Это был отвалившийся и упавший на пол кусочек от самой вкусной сладости – глазированного зефира. Внутри коричневой ароматной скорлупки была частичка розового суфле. Она чуть заметно пахла яблоками, корицей и ещё чем-то. Вкусно пахла. И сама крошка, без сомнения, вкусная. Его Мерлин понравится.

Крошка была большая, и нести её было неудобно – тогда Ёж забросил лакомство себе на спину. Кусочек шоколада при этом расположился почти на голове. Ничего, вон уже щель между стеной и кухонным гарнитуром. Откуда эти слова всё время вылезают?

Занятый мыслями о том, как порадует свою Рыбку этой вкусняшкой, и с перекрытым обзором, Ёж и не заметил, как на кухню вошла Маша Тишкова. Буквально в последнюю секунду он почувствовал опасность и попытался сбросить сладкую поклажу. Поздно: маленькая изящная туфелька наступила на Ежа, и мозги из его маленькой треугольной головки смешались на полу с шоколадом и зефиром.

И тут случилось странное… Ёж вспомнил всё о себе – мысли в маленькой головке больше не перепутывались. Теперь они летели вверх, прямо как выпущенная из винтовки пуля. А ещё перед ним промелькнула вся его жизнь. Жизнь в человеческом теле. И никакой он не таракан Ёж – он Николай Ежов, непримиримый борец с врагами своей страны. И он не жалеет, что отправлял на расстрел тысячи людей. Это не были люди! Это были враги. И эти враги в конце концов нашли способ избавиться от него. Они обвинили его в подготовке заговора с целью устранения высшего партийного руководства. Бестолочи, ничего умнее не придумали… Если бы захотел, он это руководство расстрелял бы из собственного пистолета без всяких заговоров. А ещё, чтобы унизить, его обвинили в мужеложстве, нашли каких-то артистов. Дебилы, у него были красавица жена и красавица приёмная дочка! Что, интересно, теперь с ней? Вторая жена. Повесилась перед его арестом, когда его уже сняли с должности наркома водного транспорта. Предчувствовала и понимала, что ей грозит. Не хотела переносить избиение и унижения – лучше самой. А он прошёл через все эти муки – и признался, конечно, во всём. Разве можно не оговорить себя, когда тебя избивают и пытают день за днём целый месяц? Каждый день и каждую ночь.