Марик Лернер - Делай, что можешь [litres]

– Зачем тебе эта книга? – спросила, причесываясь, Анна. Она случайно увидела, когда спихнули, балуясь, корзину набок. – Имей в виду, на такие брошюры косо смотрят.

– Так не запрещено.

Книжка оказалась достаточно любопытной. С кучей цифр и фактов. Про инфляцию и почему она могла раскручиваться правительством Михаил наверняка отсюда и взял.

– Официально в списках враждебной литературы отсутствует, но, по слухам, творчество Чхеидзе или, во всяком случае, кого-то из недобитых эмигрантов-большевиков.

– Не собираюсь показывать никому.

– Вот и верни, где взял. Уж очень там, – подбирая слова, щелкнула пальцами, – много возражений насчет нашей бедности. Не в прошлом причина. Вон даже репарации получали, а долги нам Англия с Францией поделили на пятьдесят лет с минимальным процентом. Фактически ерунда выходит по отношению к бюджетным расходам и прекрасно перекрывается американскими ссудами.

А если будет депрессия, как у нас, то все это пыль. Кроме Гитлера, устроившего цирк из отказа платить, все страны проделали тот же фокус, оставив США с носом. Кажется, одна Финляндия честно отдала, да и с Германии доили прежнее аж до семидесятых. А все остальные сделали ручкой.

– Только вот в прошлом году, по официальным данным, валовой внутренний продукт страны достиг ста пяти процентов от довоенного уровня. А фактически бог его знает. У нас со статистикой вечная беда. Крестьяне скрывают правильные цифры от налогообложения, промышленники воруют напропалую и тоже пишут всякую чушь. И кредиты не особо помогли. Ну что смотришь? – сказала с досадой. – У бабы волос долог, ум короток?

– У тебя наоборот, – погладив по голове, признаю.

– Опять растрепал, – сказала, несмотря на это, довольно. – Читала кое-что и глаза имею. При таком муже разговоров не услышать?

– Ну и? – заинтересованно переспросил, подавая руку.

– Основное – высокая рождаемость и неумелое хозяйство в деревне скрадывают прирост промышленного развития. В целом вроде есть, а на душу не особо. Плюс народы по окраинам. Поляков вон отпустили на вольные хлеба, повязав экономическими и военными соглашениями, ничего особо не потеряв. Половина их производства на Россию и завязана, сколько б ни ерепенились, рвать связи себе дороже. А есть еще куча всяких недоразвитых народов. И к себе не берем, и отпускать не желаем. Там войск больше, чем в России, а содержание недешево. Наше государство управляется авторитарно и бездарно, – сказала убежденно. – Прежние методы исчерпали себя. Это хорошо было в начале, когда регулировали просевшее хозяйство и склеивали обломки. Теперь мешает развитию. Что эти вояки, да-да, сильно заслуженные, в экономике понимать могут!

– Но есть же четырехлетние планы.

– Ага. Первый – восстановление хозяйства. Можно считать, сделано с опозданием на десять лет. Второй – доминирование вопросов коммуникации. Следовало достраивать железные дороги, мосты, шоссе, водные внутренние пути и каналы. Ничего не скажешь, стратегические интересы развивали. Заводы оборонные, военные не только не закрыли, еще новых понастроили. Все к чему-то прежнему готовимся, будто не видно, теперь моторы важнее кавалерии. Двигатели до сих пор лицензионные. Третий – народное просвещение и сельское хозяйство. До четвертого пока не успели добраться, но и третий провальный. Количество переселенцев меньше намеченного. Прижившиеся недовольны размером участков и государственной помощью. Тракторов на деревне мизер, грамотность до сих пор не всеобщая, даже четырехклассная. И так далее и тому подобное.

– Все плохо?

– Относительно. – Она глянула искоса.

– Я понимаю, – сообщил без обиды.

– С одной стороны, землю поделили, но всем не досталось. Очень много зависело – юг или север, к примеру. На Украине и в Польше были большие поместья, а у нас, смоленских дворян, одни слезы. Так выкручивались за счет аренды. Вот и вышло: где густо, а где пусто. У нас на одного мужика меньше десятины, и как жил нежирно, так и продолжает, а у хохлов кулаки натуральные нынче обычное явление. У иного земли с хорошее поместье, и полдеревни на него батрачит. Что изменилось по большому счету? Ну, вместо дворянина угнетает как бы не похлестче. Он-то каждого насквозь видит и не пожалеет. С другой, уже в ноябре тысяча девятьсот восемнадцатого года было объявлено о пособиях для безработных, запрещено использование детского труда. Введен восьмичасовой рабочий день, хотя этот закон касался только крупных предприятий. Правительство подтвердило мораторий на рост квартплаты, введенный в годы войны, издало декрет о запрете на увольнение. Позже появился закон об обязательном отпуске для рабочих, составлявший, правда, всего одну неделю в году.

– При этом пятьдесят рублей в месяц жалованье очень хорошего токаря.

– В точку! Знаешь, сколько берут за паспорт для выезда за границу? Двести пятьдесят рубликов. И он одноразовый. Захочешь снова – плати. Много народу позволить себе может?

– Как и автомобиль.

– Хорошее сравнение. Если не брать в расчет финансовую элиту и высшее офицерство, его могут позволить себе чиновники высшего и среднего ранга, управляющие, инженеры, адвокаты, врачи, директора и руководители. Всё. Нам, к сожалению, до Америки, как до Луны.

– Спасибо за занятный разговор.

– Не только, – она показала откровенно похабный жест, – могу?

Интересно, она и с другими не стесняется или только с ним.

– Я серьезно. Ты забываешь, что об этом знаний не имею, поскольку институт благородных девиц не оканчивал.

– Откуда ты… Поймал, – усмехнулась. – Было такое, правда, не закончила по независящим обстоятельствам. Московское училище ордена Святой Екатерины, откуда нас погнали по домам в связи с революцией.

– А это что? – глядя на суетящихся людей на пустыре у реки, заинтересовался.

– Так ярмарка. Зерно уже убрали, картошку заканчивают.

– Нет, вон то, – показал.

– А, похоже, шатер ставят. Цирк, скорее всего. Московский генерал-губернатор выгнал на днях за политические репризы, вот и перебираются. У нас своего нет. Кто захочет – приедет, а вне города нет его прямой власти.

– Цирк – это чего? – терпеливо переспрашиваю.

Что-то смутно знакомое. Вроде в голо видел, но совершенно не отложилось.

Анна уставилась в недоумении. Иногда я ставил ее в тупик странными вопросами. Все знают такие вещи.

– Представление показывают, – растеряв весь апломб ученой дамы, попыталась объяснить, – с участием клоунов, фокусников, акробатов, борцов, дрессированных животных.

На последнее я моментально сделал стойку. Где искать в густонаселенном районе сильного дикого зверя, причем желательно хищного, не представлял. А здесь подворачивался шанс. Если не получить нужное животное, пока есть время, и конденсатора нет, то выяснить, откуда берут. Ну не ехать же, натурально, в леса Сибири или пуще того – в Африку. А про цирк – сообразил. Это ж запретили за жестокое обращение с животными, когда совсем молодой был. Потому и не вспомнилось. А клоунов знаю.