Андрей Шопперт - Колхозное строительство 8 [СИ]

— Извините, а какой здесь пароль от вай-фай?

— Это похороны!

— Похороны с маленькой или большой?

— Миша, не пора? — здоровая нога у Петра затекла — к ней приваливалась Таня и сначала плакала, потом шмыгала носом, но теперь вроде успокоилась. Тишков не хотел шевелением вновь ввергнуть ребёнка в слёзы.

— Нет, Пётр Миронович, опять прошло две минуты. Ещё восемь осталось.

— Уф. Консерватор ты, законсервировал нас тут как шпроты в железной банке. Пить хочется. Жарко тут под железом с вами, бугаями, обниматься. Молочка бы сейчас холодненького из холодильника.

— А хотите, я вам случай расскажу? Пару недель назад со мной произошёл. Про молоко. Ну, почти про молоко, — среди страшных бугаёв из Кей-Джи-Би был один казах. Для связи с местными начальниками, наверное, на понятном им языке. Звали носителя Хакназар. Ну, чтобы русские и не переиначили имени — такого допустить нельзя. Потому и не допустили: переименовали капитана в Хаку. Хака был весельчак и балагур. Вечно рассказывал всякие истории, и всегда делал себя главным героем. Если их все сложить, то получалось, что жизнь у Хакназара сказочная — в смысле, как в сказке: чем дальше, тем страшнее. Вечно еле выживал капитан. Вот и на этот раз…

— Никто не видел, как взрывается кумыс? Купил я пару недель назад три стеклянные бутылки. Жена бывает на разлив берёт у апы одной, но в стеклянных вкуснее. Но и опаснее. В самолётах до Москвы сам слышал, стюардессы слёзно просили выкинуть перед полётом, или выпить сразу. Даже если бутылку не взбалтывать, а просто пробку открыть, неправильно держа, только на стенках остаётся: все пеной выходит. Но не про самолёт будет рассказ.

Я в тот раз вечером оставил бутылку на кухонном столе. И, что интересно, прибрался ведь тоже, как мог, после гостей, все в холодильник попрятал — только одна бутылка кумыса из трёх, на утро оставленных, не уместилась. Не спал ещё, отчёт, будь он неладен, сочинял, и в два ночи как пи… бабахнуло! Простите, барышни. Подумал, что газ. Влетаю на кухню, а там… Все в битом стекле и скисшем кобыльем молоке. Минус оконное стекло, графин хрустальный чешский и две кофейных чашки, из вашего Краснотурьинска, Пётр Миронович, вдребезги, чистого места на кухне вообще нет, и вонища! Через час наведения порядка до меня дошло, что нашей кошки нет нигде. Убило, наверное — думаю — и умирать уползла. Всё обыскал — нет! Потом нашёл всё ж. Сидит тихо в тумбочке и дверцу, собака такая, лапой придерживает. Бомбоубежище нашла, скотина умная. Еле вытащил! Всеми лапами сопротивлялась, и хвостом даже. Вся в кумысе. Два раза с хозяйственным мылом мыл, под вой кошки и крики жены. Всё равно неделю кумысом пахла. А когда вылизывалась, то такие сердитые и осуждающие рожи корчила, что я от смеха давился.

Посмеялись. Вот ведь — конец света с минуты на минуту, а всех на хи-хи пробило. Никак успокоиться не могли.

— Миша, теперь-то пора на разведку? — первым успокоился Тишков.

— Сейчас глянем. Нет. Короткие у тебя, Хака, истории. Всего на пять минут.

— Так я ещё расскажу! — наверное, потёр довольно руки начинающий стендапер.

— Всё, мужики, хорош! — Петру это всё ужасно надоело. Лежат тут, в грязи, уже полчаса — ещё инфекцию какую подхватить не хватало, на ноге ведь куча дырок, только бинтиками прикрытых. Жалко ногу, ещё гангрена начнётся! — Миша, отправляй кого ни есть, пусть до телефона дойдёт.

— А если рванёт? Всё, всё, — услышав рык Тишкова, стал выбираться из кучи-малы, — сам схожу.

Встал, прикрыл всех снова аккуратно железными листами и попытался вскарабкаться по круче. Ага, сейчас! Глина сыпалась и не пущала. Потом послышались удаляющиеся чавкающие шаги по дну оврага. Вернулся майор через пять минут — запыхался, дышал тяжело.

— Пётр Миронович, там правительственный надрывается и домашний, я не стал снимать, кодовое слово-то не знаю. Что сказать?

— Скажи: «Привет тебе, мартышка, от удава…»

— Это кодовая фраза? — поразились по ту сторону железа.

— Это шутка. Кодовое слово сегодня — «традесканция».

Утопал.

Грач обошёл всю Одессу в поисках попутчиков. Не срасталось. Серёгу Карасёва, с которым они ездили за анашой в прошлый раз, повязали буквально за день до того, за приставание в порту к иностранцам. Дали пятнадцать суток за мелкое хулиганство. Карась был лучшей кандидатурой — он не был наркоманом, так, что в случае чего, остался бы вменяемым. Однако часики тикают, время идёт. Ему ещё разгружать мешки с сахаром две недели.

Или чем там занимаются пятнадцатисуточники? А, слушают лекции о том, как космические корабли бороздят просторы вселенной.

Потопал он тогда к Чапаю. Погоняло это получил Васёк за свои имя и отчество — Василий Иванович. Работал Чапай на железной дороге, в рембригаде, и вечно от него креозотом несло — хоть мойся, хоть переодевайся. Всех девчонок отпугивал, так что Грач с ним на танцы никогда не ходил. Бывало, на рыбалку вот заруливали вместе, а так с училища знакомы, оба на каменщиков учились. Горбатиться на стройке Грач не захотел и после армии связался со шпаной, да и присел на пару лет, за кражу мотоцикла.

Чапай думу думал долго — весь обеденный перерыв, а потом отказался. Деньги, конечно, деньгами — и они вроде как лишними не бывают, но трусоват оказался храбрый комдив.

— Не, тёзка, не поеду. Тут с одной познакомился, да и мать хворает, — накуксился однокашник.

А тут и вправду мимо прошла такая цаца.

— Она! Васька, ты только посмотри, какая у неё тазобедренная композиция! Пока я буду с тобой кататься, уведут.

Пошёл Грач дальше. Были ещё кандидаты попутешествовать. Одного и нашёл на пирсе в порту. Крендель сидел на набережной и занимался своим любимым делом: ловил рыбу. В этом месте обычно разгружали пришедшие из Канады пароходы с зерном или кукурузой. Черпали огромными ковшами из трюма и пересыпали в вагоны. Часть зерна просыпалась в море, и там, на глубине, скапливалось множество рыбы, желающей откушать американской кукурузки. Вот одесситы и придумали такую снасть: длинная прочная леска заканчивалась трезубцем, но зубцы эти были загнуты вверх. Леска приматывалась к толстой палке. Не надо никакой наживки — ни червей, ни опарышей, ни даже сверчков. Простой опускай до дна и резко дёргай вверх палкой. Хоть и не каждый раз, но рыба снизу насаживалась на этот трезубец или якорь, как его называли сами рыбаки. Столько её там шастало полакомиться за счёт канадцев! Часть рыбы Крендель сдавал в ресторан «Якорь» — этим и жил в основном. Числился в том же «Якоре» грузчиком, а директором был его дальний родственник — отмазывал, за свежую рыбу для особых гостей ресторана. Так и жил, вот только в армии у узбеков перенял привычку косячок иногда выкуривать — а на травку денег надо.