Александр Михайловский - Аллегро на Балканах [СИ litres]

– В былые времена я бы посоветовал просить у русских мира на любых условиях, – сказал Ахмед Тевфик-паша, – имея в виду, что обещания, данные неверным, не обязательны для исполнения мусульманином. Но сейчас это не возымеет никакого положительного воздействия, потому что люди, собравшиеся вокруг русской императрицы, злы, недоверчивы и наперед знают то, о чем мы не имеем представления. Уже очевидно, что объявление джихада против неверных, вылившееся в самую безобразную резню безоружных, было ошибкой, после которой русских и их родичей болгар не устроит никакое перемирие или даже мир. Теперь они хотят только, чтобы наша Османская империя окончательно прекратила свое существование. Не думаю, чтобы в сложившихся условиях хоть кто-нибудь мог гарантировать вашему султанскому величеству более-менее благополучный исход этой войны…

Абдул-Гамид Второй вскочил с подушек и уже хотел было замахать руками, затопать ногами, приказав, чтобы дерзкого, посмевшего сказать в глаза султану правду, схватили, связали и отсекли голову. И как раз в этот момент двери в Залу Совета вдруг распахнулись – и на пороге в сопровождении множества вооруженных солдат появились три государственных деятеля, хорошо знакомые всем присутствующим.

Первым из них был старенький (74 года) и многоопытный в политических делах англофил Мехмед Камиль-паша, уже два раза занимавший пост великого визиря, а до того губернаторствовавший в Восточной Румелии (будущей Болгарии), Герцеговине и Косово. Ныне этот человек являлся генерал-губернатором вилайёта Айдын, малоазийской области с преимущественно христианским населением. Того самого вилайёта, где набирался второй резервный корпус, направленный решением сераскира на защиту турецкой столицы.

Вторым был командующий этим корпусом известный генерал-смутьян Хуссейн Назым-паша – за гордый и независимый характер Абдул-Гамид не так давно закатал его в ссылку в Эрзерум. В турецкой армии его считали умным, энергичным генералом, дальновидным политиком, упрямым солдатом и просвещенным человеком. Именно поэтому его перед самой войной извлекли из ссылки и направили в Измир, поручив формировать этот самый второй резервный корпус. И именно там он, должно быть, спелся со своим единомышленником Мехмедом Камиль-пашой, который был старше его на пятнадцать лет.

Но главной декорацией в разыгрываемом спектакле (именно декорацией, а не действующим лицом) был единокровный младший брат султана Мехмед Решад-эфенди – человек настолько тучный, что было удивительно, что он вообще стоит на ногах. Тридцать лет он занимал в турецком государстве должность наследника престола, и все это время провел в изоляции, почти не интересуясь политикой и боясь за свою жизнь. По-звериному подозрительный Абдул-Гамид, сам пришедший к власти в результате переворота, подозревал, что среди турецкой элиты могут найтись люди, желающие сменить самовластного султана на безвольную и бессильную марионетку, каковой является его брат. И вот, раз Мехмед Решад-эфенди уже здесь, в окружении деятельных и решительно настроенных людей – значит, для Абдул-Гамида наступают последние мгновенья…

Хуссейн Назым-паша, полный достоинства и ярости, сказал султану:

– Ты, безумный плешивый бабуин, со своим зулюмом доигрался до того, что врагами осман стали все Великие державы и все народы внутри Турции, и в то же время наше государство все глубже и глубже погружается в разруху! Русские и болгары пришли именно за твоей шкурой – и теперь, когда нам всем грозит гибель, ты можешь только шипеть и плеваться. Тьфу на тебя, шакалье отродье! Волей турецкого народа [19] В отличие от большинства турецких офицеров и генералов, Хуссейн Назым-паша военного образование получил не в Германии, а во Франции, закончив высшую военную школу Сен-Сир, где вместе со знаниями впитал и некоторые специфические политические идеи. Не зря же в нашей истории яростные германофилы Энвер-паша и прочие младотурки не придумали ничего лучшего, кроме физического уничтожения этого генерала. , не желающего идти на смерть ради твоих прихотей, ты низложен с престола своих предков! У тебя есть выбор: или ты добровольно отречешься в пользу присутствующего здесь наследника престола и проживешь остаток жизни на положении частного лица в одном из своих дворцов, или же будешь низвергнут с трона вооруженной силой и подвергнешься суровому народному суду – все сделанное тобою – хорошее и дурное – он пристрастно разберет на основании конституции семьдесят шестого года, которую ты повелел предать забвению…

Глаза свергаемого султана забегали; он оглядел залу, как бы в надежде на спасение, а потом вздохнул и смиренно сказал:

– Я добровольно отрекаюсь от престола в пользу своего брата Мехмеда Решада-эфенди – и да продлит аллах его существование! – а сам удаляюсь в частную жизнь как простой его подданный…

– А я назначаю своим великим визирем и министром иностранных дел Мехмеда Камиля-пашу, – подал голос Мехмед Решад-эфенди, только что превратившийся в султана Мехмеда Пятого, – а военным министром и главнокомандующим – Хуссейна Назыма-пашу. А вы все ступайте прочь, отныне вы для нас никто! В существовании османского государства наступает новая эра великого процветания, когда оно преисполнится древнего могущества, а все наши враги будут посрамлены!

Едва новый султан закончил говорить, как солдаты – по виду обычные земледельцы, чьи руки были покрыты мозолями от рукоятей кетменей – вывели свергнутого султана и его бывших министров прочь из Зала Совета. Так закончилось правление султана Абдул-Гамида Второго… Что ж, военные и дворцовые перевороты в Османской империи – обычное дело: не он первый, не он последний. Однако следует помнить, что в Стамбуле предполагают, а в Санкт-Петербурге располагают, и именно русская императрица будет решать, сколько доведется править султану Мехмеду Пятому: десять лет или десять дней…

16 августа 1907 года, 11:15. Санкт-Петербургская губерния, Гатчина, Большой дворец, рабочий кабинет Канцлера Российской Империи.

Получив экстренную телеграмму из полевой ставки своего брата, императрица тут же отправилась посоветоваться к канцлеру Одинцову. Уж больно неожиданной была поступившая информация. А вот канцлер, напротив, не удивился.

– Это обычно для Турции, – пожал он плечами, – редкий султан там оставляет трон по естественным, так сказать, причинам. То яду своему владыке в шербет сыпанут, то сумасшедшим объявят, то взденут его на копья взбунтовавшиеся янычары. И выходят тогда на белый свет престарелые наследники-затворники, ибо возглавлять державу должен не старший сын бывшего султана, а самый старый представитель рода Османов. Абдул-Гамид тоже расслабился. Гвардия и прикормленный столичный корпус отправились на войну, и взамен них в Стамбул ввели соединение из резервистов, для которых авторитетами оказались совсем другие люди. Переворот в таком случае не просто вероятен, он неизбежен, ибо такого высокого антирейтинга, как у свергнутого турецкого султана, давненько не было ни у одного владыки мира.