Сергей Чернов - Лицей. Венценосный дуэт

– Я – Конти Альберт Францевич… – за ним представляются другие. Оп-па! Один из них Молчанов! Папашка Светофора? Тогда нам тут ловить нечего.

– Мы позже зайдём…

Уходим.

– Опять они нас сделали, – бурчат парни. Не поспоришь. Это не математики, а какие-то анархисты. Есть приказ и расписание, утверждённое директором. Выполняй! Нет, не будут. По детской причине: нам не нравится.

– Может, сходим с физкультурником поговорим? – предлагает кто-то сзади.

– Не пройдёт, – мотаю головой, оборачиваюсь, – ты что, Саш, не понял? Владимир Семёныч на их стороне.

Тот же день, время – 14:10

Лицей. Кабинет директора.

– Как вы понимаете, господа, я первый день за директора, – говорит Лев Семёныч, – так что многого от меня не ждите. Но поговорить могу, конечно. Что у вас?

– Во-первых, мы возмущены решением вашего предшественника на конкурсе «Осенний бал», – почти равнодушным, совсем не возмущённым, тоном заявляет Конти.

– С этим я ничего не могу поделать, – разводит руками бывший завуч, – решение принято, официальный победитель уже выступил на районном конкурсе. Если бы ваши девочки согласились выступить там, была бы возможность переиграть.

– Или вы нашли бы другую возможность протолкнуть вперёд своих юристов, – бурчит третий, Данилов Николай Васильевич. Лев Семёнович запоминает всех. Что тут запоминать? Конти и Молчанова и так на слуху всего Лицея.

– За предшественника ничего не могу сказать, – мягко возражает и.о.директора, – но насчёт «своих» вы не правы. Для нас – все свои.

– Но некоторые больше свои, чем другие, – не сдаётся Данилов.

– Николай Васильевич имеет основания так говорить, – вступает Конти, – ваш предшественник продолжил политику прессинга по отношению к нашим детям.

– Что вы имеете в виду?

– Они уже месяц занимаются спортом дополнительно к урокам физкультуры, – любезно объясняет Конти, – по понедельникам и четвергам. И вдруг директор издаёт приказ, где он фактически запрещает им это делать. На это время он ставит класс 10ЮП-2, с которым у наших конфликт, по понятным причинам.

– Я не совсем в курсе, – Лев Семёнович вызывает секретаршу. Затем изучает представленное расписание. Мужчины терпеливо ждут.

– Расписание вызывает вопросы, – вынужденно соглашается ио через несколько минут.

– Вот именно! – первым не выдерживает Молчанов, – во-первых, есть малый спортзал. Кто мешает юристам заниматься там, если им тоже приспичило именно в понедельник и четверг? Их всего семь-восемь человек против тридцати математиков. Во-вторых, кто мешает распределить три факультета по шести дням? Три секции человек по двадцать-тридцать можно организовать. Не верю я, что все полторы сотни старшеклассников начнут в спортзал бегать. Самые активные – наши математики, их тридцать человек из пятидесяти ходит.

– Есть что возразить, Лев Семёныч? – любезно закругляет спич Молчанова Конти.

Ио разводит руками.

– Вы хотите, чтобы ваши, как раньше, занимались после уроков в понедельник и четверг? – получив дружное согласие, продолжает. – На этом всё?

– Нет, – огорчает хозяина кабинета Конти, – хотелось бы всё-таки узнать, по какой причине прокатили наших детей на конкурсе?

– Увы. Мотивы Павла Петровича мне не известны.

– Зато вам известны ваши мотивы, – жёстко, в пику Конти, заявляет Молчанов. – Вы же тоже были членом жюри.

А вот это меня загнали в угол, – озабоченно размышляет Лев Семёнович. И как выкручиваться?

– Мои мотивы просты, – извиняющаяся улыбка, – я пошёл за авторитетом руководителя.

Пришлось признаться. А что тут скажешь?

– То есть, нарушили Положение о конкурсе, – не менее жёстко спрашивает Данилов и поясняет, – ведь подразумевается, что члены жюри должны иметь независимое мнение.

– Получается, что члены жюри – юристы поддержали участников конкурса – юристов. Явный протекционизм, – мягко улыбается Конти. – Так что вы разделяете ответственность за то решение.

– Разделяю, – вздыхает Лев Семёнович, – но моя ответственность вторична.

– Павел Петрович от неё увернулся, – почти ласково говорит Конти, – так что за всё придётся вам отвечать.

– Это понятно, что бывший директор продавил решение, – добавляет Данилов, – но вы тоже под ним подписались.

Избиение младенцев долго не продолжается. Мужчины уходят. Лев Семёнович задумчиво оглядывает кабинет и рабочий стол. Кажется, я здесь не надолго, – застревает и не хочет уходить унылая мысль.

24 декабря, понедельник, время 14:40.

Лицей. Спортзал.

– Ой, смотри, кто к нам пришёл! – вскрикивает Ледяная. Оборачиваюсь. В дверях спортзала теснятся наши папахены. И ещё кто-то третий. Заходят. Конечно, мы к ним.

– Папочка, вы чего тут?

Раскрыв от удивления рты, узнаём новости. Переглядываемся с Ледяной, мальчишки тоже рядом собрались. Директор уволился, надо же!

– Ты всё-таки съела его! – смеётся Ледяная. Парни сначала ошарашенно переглядываются, затем начинают обсуждать. Пашка откровенно ликует.

– Ладно, занимайтесь, – улыбается папахен, – мы с Владимиром Семёновичем пока поговорим.

Занятие визитом отцов немного скомкано, но обязательную программу мы отрабатываем. Только в ускоренном темпе. И парней чуточку огорчили. Эскорт отпустили, нас сегодня отцы охраняют.

Любимое кафе, время 15:12.

– И что теперь? – задаю вопрос сразу всем. Пусть кто хочет, тот и отвечает.

– А что теперь? – Альберт Францевич берётся за дело, – у вас контрольная неделя. Учитесь, занимайтесь.

– Комиссию из министерства когда ждать?

– А когда вам хочется? – Альберт Францевич неожиданно пародирует приказчика из лавки, «Чего изволите?».

– Разве от нас зависит? – недоумевает Ледяная и я вместе с ней.

– В какой-то мере да, – объясняет Конти, – мы можем надавить на них. Пригрозить широким вмешательством газет. Хотя без них в любом случае не обойдётся.

– Пап, а вы что-то со своей стороны будете делать? – обращаюсь к папахену.

– Мы уже делаем, дочь, не волнуйся. Вас это не очень касается, ты делай, что задумала. Наши действия согласовывать не надо, – от прямого ответа папахен уклоняется. Его дело, я могу и дома на него насесть. Только Альберт Францевич вмешивается.

– Полагаю, можно девочкам сказать. Только вы, – обращается к нам, – держите язык за зубами. Тем более это касается только их клана.

– Пожалуй, да, – соглашается папахен, – большого секрета тут нет. Мы подали в арбитражный суд на министерство просвещения. Поставим родное правительство на выплату огромной неустойки.

– Насколько огромной? – я спрашиваю вслух, Ледяная только глазами.

– Запрашиваем семьдесят миллионов, реальный ущерб в районе пятидесяти, – пожимает плечами папочка.

Чего-то я не понимаю, гляжу на Вику. Она, видимо, тоже.