Сергей Чернов - Рождение сверхновой

— Вот, — он показывает обложку, — вы затонировали в двух местах, напротив глаз на фото.

— А разве это паспорт? — задаю резонный и вряд ли неожиданный вопрос.

— Не паспорт… — легко соглашается лейтенант, но продолжить я не даю.

— Но вы же сказали именно про паспорт! В протокол свой вопрос занесли? Немедленно занесите! — требую я. Протокол лейтенант печатает на компьютере.

— Распечатайте этот вопрос, подпишите, где надо и отдайте мне, — мои требования растут, как снежный ком.

— Зачем? — лейтенант в искреннем недоумении.

— Затем! Будет доказательство, что вы склоняли меня к лжесвидетельству. Не хотите? Тогда адвоката вызывайте. Иначе я на ваши вопросы отвечать не буду.

— У вас есть адвокат? — лейтенант насмешливо улыбается.

— Дайте мне мой телефон, и адвокат будет, — улыбочку лейтенанта я не поддерживаю, — Если не можете предоставить государственного. Или у вас так не принято?

— Кажется, надо Клода звать… — вроде бы про себя бурчит лейтенант.

— Что такое, мсье Камбер? — удивляюсь я, — Угрожаете мне физической расправой? Так и знала, что ваш нагоняй Клоду был всего лишь театральной сценкой.

— Хм-м… — лейтенант в этот момент теряется, я подбадриваю:

— Не расстраивайтесь. Дилетант примет за чистую монету, но я в шоу-бизнесе работаю, и кое-что в этой области понимаю.

— Не хотите официально, давайте так поговорим, — лейтенант перестаёт упираться.

— Давайте, — а чего не соглашаться? Мне это выгодно, — Сразу должна сказать, я не только звезда с мировым именем, пусть не из первого ряда, но ещё и действующая военнослужащая армии Южной Кореи. Моё звание в переводе на ваши чины звучит примерно так: унтер-офицер морской пехоты.

Лейтенант на глазах становится всё серьёзнее.

— Любопытная юридическая коллизия возникает, нёс’па? Не следует ли квалифицировать грубость вашего Клода, как нападение на военнослужащего иностранной армии? Не следует ли считать всё происходящее казусом белли, поводом для начала военных действий? Я не говорю о том, что лично мне вполне по силам заметно уменьшить приток туристов в вашу страну. И сильно уронить репутацию всей Канады, как цивилизованного государства. Вас дикарями во всём мире будут считать.

— А вы не слишком размечтались, мадемуазель Пак? — осторожно интересуется лейтенант, — Я пока не уверен, что вы звезда и что вы — военнослужащая.

— Интернета нет? Не подключили? Какая досада, — не смогла удержаться, ехидничаю напропалую, — а может, вы до сих пор не уверены в том, что я, кореянка, запросто с вами разговариваю на вашем родном французском языке?

Лейтенант с видом «я щас разоблачу твои дикие фантазии» снова берётся за компьютер.

— Парижские новости смотрите, там гастроли моей группы «Корона» ещё продолжаются, — подсказываю я.

Дальше мне остаётся развлекаться отслеживанием выражения лица лейтенанта. Несколько раз он бросает на меня быстрый взгляд, переводит на экран. Сверяет мою личину. Мне становится скучно, я набаловалась и устала. Через десять минут моё терпение окончательно истощается. В то самое мгновенье, когда лейтенанту по его просьбе Мари приносит стаканчик кофе.

— Мсье Камбер, когда прекратятся мои мучения?

— … — упирает в меня вопросительный взгляд.

— Я летела в самолёте десять часов. Добралась до отеля. Рассчитывала на ужин, просмотр новостей, несколько деловых звонков, а дальше — свидание с мягкой и тёплой кроватью. Вместо этого вы три часа уже терзаете меня допросами, обысками, грубостями и провокациями. Я устала, хочу есть, пить и спать. Я по парижскому времени живу, в Париже время подходит к пяти часам утра. Вы фактически всю ночь мне спать не даёте. Сколько можно воздействовать на меня измором? Я всё равно ни в чем не признаюсь.

Лейтенант не спорит, видимо, впечатлившись информацией обо мне из интернета. Выходим из закутка, я оглядываю близлежащее пространство, но нужного не нахожу.

— А где мой ужин? — не вижу в окрестностях ничего похожего на мой заказ, ни пиццы, ни соков.

Шапочное разбирательство результатов не даёт. Девицы, Мари и Полина, утверждают, что заказ приносили, и он лежал «вот тут». «Вот тут» представляло собой голое сиденье стула. Лейтенант чешет затылок, сдвигая фуражку на лоб. Найти мой заказ это тоже не помогает.

Так что я вхожу в камеру голодная. Камера аккуратная, но двухместная. Одно место занято той самой индеанкой, как выясняется, не очень адекватной. Как только стальная дверь за моей спиной извещает меня своим лязгом, что я отрезана от всего остального мира, моя соседка поднимает голову.

— Бу-бу-бу? — чего-то бурчит она. Речь не распознаю, поэтому переспрашиваю на более универсальном английском:

— What?

Женщина вскакивает с нар и решительно направляется ко мне. Оцениваю потенциального противника. Немного ниже меня и намного шире, тяжелее килограмм на пятнадцать, если не больше. Напирает на меня, набычившись, держа руки полусогнутыми чуть в стороны, вполне себе боевая стойка.

Это потом я узнала, что моя соседушка ненавидит англичан и мою узкоглазость (относительную) и принципиальную непохожесть на англосаксов со сна не разглядела. Какие-то заморочки её племени со времен колонизации. А пока я, дождавшись нужной дистанции, легко поднимаю и прижимаю согнутую ногу к груди. На короткое мгновенье моя стопа упирается в могучий бюст, а потом потенциальный противник отбрасывается мощным толчком и оказывается на полу в трёх метрах от меня.

Так и знакомимся. Имя её не помню, что-то вроде Белого пера стремительной птицы, или наоборот, Стремительное перо белой птицы… не разобрала. Тем более, что она откликалась на более простое имя Тереза.

17 марта, местное время 8 утра.

О! Нам завтрак приносят. Непонятно из чего каша с еле уловимым запахом масла и железная кружка со слабым раствором чая. Сметаю всё мгновенно, и, глядя на очищенную посуду, думаю: я поела или нет, а был ли в чае сахар? Ничего не поняла.

Открывается дверь. Интересно, зачем? Завтрак подавали в окошечко. Незнакомый полисмен протягивает мне коробки. А-а-а, понятно, в окно не пролезут.

— Ваш вчерашний заказ, мадемуазель. Лейтенант Камбер велел передать.

С первого взгляда понимаю, что это не мой заказ. Мой родной наверняка с почестями или без оных похоронен в желудках местного народонаселения. С яблочным соком они угадали, а вместо томатного вижу персиковый. И пицца острая.

— Это не мой заказ, я такого не ем, — возвращаю коробки полицейскому, потом передумываю, — А впрочем, давайте.

Яблочный сок оставляю себе, остальное отдаю Терезе.

Я больше не улыбаюсь. Никому. Никому здесь я больше улыбаться не буду. Рассчитывала совсем на другое. Обыграть роль избалованной кокетливой красотки, всех обаять, может быть даже спеть. В итоге обзавелась бы канадской фанатской группой в полном составе здешнего полицейского участка. И даже грубость Клода не помешала бы. И после всего остального, включая подленькие провокации лейтенанта, которые можно списать на профессиональную деформацию, была возможность повернуть в мирную сторону. Дверь захлопнулась, когда лейтенант Камбер угощался кофе, даже не подумав предложить мне. Я потом в камере воду из-под крана пила. Противную, кстати, на вкус.