Ольга Елисеева - Огненный рубеж [сборник litres]

Государь вспомнил, с каким презрением смотрела на него супруга Софья, когда он при ней встречал послов ордынских: не зазорно ему было вести под уздцы лошадь посла, чай, не в первый раз. И отец его, и деды, все на поклон Орде шли, за ярлыком самолично в Сарай ездили. Но когда Софья сказала, что ныне она – ханская рабыня, замужем за холопом, бьющим челом агарянству безбожному, вот тогда и взыграла в нем гордость. С тех пор послов ордынских привечали честью малой… Вот и сейчас бесермяне стоят перед головою пищальников, терпеливо ждут вызова в государевы палаты.

Кончилось время ваше, окаянные!

Государь со свитой поднялся по лестнице. Двери распахнулись, и собравшиеся отдали ему низкий поклон. Иван Васильевич, не торопясь, прошествовал к трону. Бояре снова сели на лавки.

На минуту в думе воцарилась гнетущая тишина, за которой угадывались отголоски яростного спора, пресекшегося с появлением государя.

Стремительно встал князь Оболенский и начал речь:

– Великий государь, по твоему указу мы дела ордынские обсуждали. Согласия только нет – рассуди! Ведомо тебе, что послы безбожного царя Ахмата алчут – дать им выход за все прошлые неоплатные лета. Еще тебя к хану на поклон за ярлыком на княжение! Неужто ты стерпишь срам такой? Неужто опять народу хрестьянскому терпеть иго безбожных варваров? Сколько еще крови русской басурмане прольют? Сколько городов и деревень наших пожгут?

Иван молча слушал и только тихонько постукивал посохом по полу. Боярин продолжил:

– А еще сказывали кое-где людишки посадские, что братья твои, князья Андрей Углицкий и Борис Волоцкий, тайно призывают царя Ахмата и короля ляшского Казимира на землю Русскую, чтоб взамен тебя княжить. Извет то али правда, доподлинно еще не разыскано. Токмо сам рассуди, ежели ты в Орду за ярлыком поскачешь и дань отвезешь, то братья твои в Москву через седмицу войдут и объявят, что татар ты больше народа своего любишь. И готов отдать им русские города на кормление. Чтобы серебром и золотом христианским осыпать неверных да изнурить народ податями! Или ты хочешь испытать судьбу родителя твоего, великого князя Василия, и ослепленным татями быть? Государь, молю тебя, вели позвать послов мухамедьярских и объявить указ, что Орде Русь платить выход не будет!

Иван Васильевич ничего не отвечал и смотрел куда-то в пол, продолжая постукивать посохом.

Бояре переглянулись в недоумении.

В палате раздалось легкое покашливанье, другой вельможа встал, опершись на посох, и огладил бороду. Это был окольничий Иван Ощера.

– Государь, позволь слово молвить!

Иван Васильевич цепко взглянул ему в глаза.

– Негоже нам Орду воевать! Как деды и отцы наши по старине жили, так и нам надобно!

Бояре одобрительно зашумели. Ощера продолжил:

– Сколько раз уж Русь с Ордой билась, только всегда окаянные верх берут! Хуже становится от раза к разу, даже если поначалу татар побьем. Родителю твоему, великому князю Василию, удел под Рязанью агарянам пришлось отдать да выкуп огромный платить. А близ осьми лет назад ордынцы град твой Алексин пожгли напрочь. И ежели бы справно каждый год дань платили, то сейчас бы не пришлось столько серебра за раз собирать! Великий государь, ежели ты татар воевать хочешь, так мы с тобой заедино будем. Токмо не в сию годину, а опосля. Когда совсем уж Орда ослабнет.

– Дело говорит боярин! – зашелестело по лавкам. – По старине надобно жить! Погодить надо басурманина воевать!

Еще один боярин поднялся и, отвесив поклон государю, сказал:

– Зело сребролюбцев богатых и брюхатых, государь, здесь собралось! Видать, терять им есть чего, коли так за Орду сладко бают. Али подарки ордынские отрабатывают – табуны конские да кожи булгарские с мехами небось уже попрятали. Ну а ежели не за мошну свою душу нехристям продали, а по скудоумию своему тебя наставляют, то пускай детей своих в аманаты Ахмату дают, а девиц своих в гарем салтана турецкого отправят! Тогда к ним умишко вернется, и откроется им, от какой славы к какому бесчестью сводят они твое величество!

– Любо, – зашумели бояре, – любо!

Боярин продолжил:

– Аще побьем Орду, то подмога через то великая будет – товары восточные легче торговать, каков казне прибыток! А еще, государь…

Удар резного посоха об пол оборвал гомон и речи боярские. Иван Васильевич глухо произнес:

– Пиши, дьяк, волю мою. Послов ордынских гнать с государева двора. Отсечь всем головы за мостом у Крымской дороги и схоронить там же. Одного в живых оставить и басму Ахматову при нем сжечь да пепел по ветру развеять. И велеть передать, что великий князь Иван ни перед кем шапку ломать не будет и с самого Ахмата дань возьмет. Ну а ежели Орда на нас войной пойдет…

Иван Васильевич хищно всмотрелся в бородатые, лоснящиеся лица бояр:

– На все воля Господа…

Царевич Сатылган проснулся от резких толчков в плечо. Открыв глаза, он увидел стоящего возле кровати отца. Хан Нур-Девлет приложил палец к губам и показал взглядом на спящего брата. Сатылган кивнул и стал быстро одеваться, стараясь не шуметь. Взяв в руки расшитые ичиги, юноша на цыпочках вышел из комнаты.

Зимний ветерок поддувал из неплотно прикрытых ставен. Солнце уже встало, но тепла от него не было вовсе. Почему-то здесь, в крепости Чуфут-Кале, всегда было прохладно.

Сатылган поежился и поспешил вниз по лестнице, застегивая на ходу мягкую кожаную рубашку. Отец не любит ждать. Особенно утром, когда занимается с ним рубкой на саблях. Клинок с детства сопровождал Сатылгана: едва он встал на ноги, отец подарил ему игрушечную саблю и стал учить ратному искусству. Чуть повзрослев, Сатылган почти каждый день обучался стрелять из лука и ружья, метать топор, орудовать бердышем и шестопером, рубиться легкой саблей и тяжелым мечом. А год тому назад отец приказал немецкому полонянику Фридриху обучать старшего сына фехтованию на заморской диковинке со странным названием – ра-пи-ра. Этот же немец Фридрих учил его младшего брата, царевича Джаная, который сейчас мирно посапывал, всевозможным наукам и языкам. Сатылган был рад такому разделению – он никогда не понимал того усердия, с которым младший брат читал старинные свитки, изучал латинский и греческий языки, интересовался устройством механизмов воинских и строительных. Нет, это все было ему не по душе. Сатылгану вполне хватало учиться у Фридриха немецкому языку – языку ландскнехтов и рейтаров, лучших воинов Европы.

Сатылган с большим удовольствием изучал искусство войны. Отец постоянно напоминал о том, что когда-нибудь придет время идти ему на войну во главе отважных уланов. Предстоит Сатылгану воевать под бунчуком крымского хана наравне с другими родовитыми беками и мурзами.