Флойд Гиббонс - Красный Наполеон

Неожиданно всему миру пришлось узнать, что следующим народом, которому суждено было почувствовать на себе прикосновение руки Карахана, был народ, родственный ему по крови.

Парижское издание „Чикаго Трибюн“ сообщило о том, что правительство Филиппинских островов не рискнуло отменить известный, закон о ведении бухгалтерских книг, предусматривавший для японских в китайских купцов ведение бухгалтерии на испанском языке.

Постоянно натянутые отношения между Японией и Филиппинами еще более ухудшились после того, как правительство Филиппин оказало гостеприимство японской императорской семье. Япония истолковала позицию, занятую филиппинским правительством в вопросе об употреблении японского и испанского языка как враждебную, и Карахан дал приказ, о выступлении японского воздушного и морского флотов в Манилу.

Американские пацифисты развили в сенате сильную деятельность и тем самым, добившись нейтралитета Америки, создали для Карахана благоприятную обстановку.

Лишь Австралия выступила с протестом по поводу занятия Филиппин Японией, но красное правительство не обратило внимания на проест.

Бойер ежедневно информировал меня о ходе событий. От него я узнал о переброске японских войск на транспортах и десанте. Милиция Филиппин состояла из двадцати двух тысяч туземцев, бывших под командованием американских инструкторов. В течение двух дней она оказывала наступавшим японцам мужественное сопротивление и принуждена была прекратить сопротивление под нажимом более сильного противника.

Манила пала.

Над Филиппинами взвился красный флаг, и в гавань вошел японский флот, сопровождавший французский дредноут „Париж“, на котором находился представитель Карахана.

Карахан провозгласил на Филиппинских островах диктатуру пролетариата и назначил главой правительства Хуана Эспинозу, в течение ряда лет представительствовавшего в Коминтерне, от имени Филиппинских островов.

Предсказание Бойера, что эпизоду на Филиппинах не придадут особого значения, оказалось правильным. О нем совершенно забыли, потому что надвигались более крупные события. В Англии отныне все внимание было устремлено на Джоэ Кука, лидера рабочих, и на рост влияния рабочей партии в парламенте.

Рабочая партия Англии использовав разногласия либералов и консерваторов, добилась отозвания английских войск из Египта и удаления флота из Средиземного моря.

1 мая кабинет Черчилля попытался добиться объявления всеобщей мобилизации, но коммунисты, поддержанные и рабочей партией, покинули заседание палаты общин.

Через полчаса, экстренные выпуски газет объявили о всеобщей двенадцатичасовой забастовке. Под угрозой всеобщей забастовки правительство Черчилля предпочло выйти в отставку.

Через три дня Джоэ Кук составил новый кабинет, и королю не осталось ничего другого, как утвердить составленное им правительство.

Первым действием нового премьер-министра явилось назначение нового первого лорда адмиралтейства. На этот пост был назначен матрос Билл Брандон, коммунист по убеждениям, получивший в Ютландском бою крест Виктории.

Брандон тут же приказал всему английскому флоту прибыть в порты Англии, и предоставить флоту Карахана возможность свободного прохода через Ламанш.

Это распоряжение вызвало возмущение и привело к первому столкновению между коммунистами и сторонниками старого порядка.

Почти весь офицерский состав флота отказался признать власть Брандона, и вместе с небольшими группами оставшихся верными старому порядку матросов, оказал сопротивление. Но оно было тщетным, Брандон предвидел его и своевременно подготовил на всех судах красных к этой возможности. В ответ на выступление офицеров началась отчаянная бойня.

Не прошло и нескольких часов, как все крупные суда британского флота перешли в руки красных.

А по прошествии сорока восьми часов, приказ Брандона был выполнен, и вес английский флот, некогда бывший красой и гордостью страны, встал на якорь в портах.

На борту пароходов осталась лишь охрана, – что касается до всего личного состава флота, то он получил отпуск. Министр-президент Кук объявил этот акт Брандона величайшим актом, гарантирующим стране и миру мир и спокойствие.

На самом же деле действия эти гарантировали как раз обратное, что ему и было известно.

Разоружение величайшего в мире флота, отказ от обороны Англии, отказ Великобритании от морского могущества был радостно встречен английским пролетариатом, тогда как вся остальная часть населения Англии так же, как и население Америки, узнало об этом с ужасом.

На следующий день я сидел в ложе журналистов в палате общин и был свидетелем того, как Кук произнес неслыханные слова:

– Товарищи, парламент Англии распущен.

Тяжелое молчание повисло в зале заседаний. А затем это молчание разрешилось ликованием левой части парламента.

Консерваторы, – некоторые из них продолжали еще носить цилиндры, – направились к дверям. Но двери оказались запертыми – это был государственный переворот.

Специально приготовленные для этого случая полицейские охраняли все выходы и пропускали лишь левых членов парламента. Остальные депутаты были арестованы. До моего слуха с улицы донеслись выстрелы, и мне удалось через боковую дверцу выбраться с отведенных для журналистов мест и выбежать на площадь.

Со всех сторон к зданию парламента стекались массы народа. Над толпами реяли красные флаги и портреты Ленина, Карахана и Джоэ Кука.

Перед Уайтхоллом толпы разделились – часть направилась к Трафальгар-сквер, остальные к Кнайт-бриджу. Я последовал за первыми и попытался пробраться в лондонское бюро „Чикаго Трибюн“, помещавшееся на Флит-Стрит 72.

На цоколе мавзолея стоял какой-то портовый рабочий. Брюки его были засучены до колен, красный носовой шаток охватывал его шею – он приглашал собравшихся идти на Трафальгар-сквер. Голос его был хриплым голосом завсегдатаев уличных митингов.

– К дворцу! Бирмингемскому дворцу! Четыре года я проливал во Франции кровь за короля? Чего ради? Для того чтобы потом в течение пятнадцати лет голодать и мучиться! Миллион наших братьев погиб ради их империалистических замыслов, десятки тысяч продолжают гнить и по сие время в Египте, в Китае, в Индии. Во дворец!!

Лицо оратора, стало от напряжения совсем фиолетовым, злобно поблескивавшие за стеклами очков глаза придавали ему сходство с жестоким гномом.

Толпа подхватила, его вопль, и затем по рядам пробежал слух о бегстве короля.

Массы поспешили к Пелль-Меллю, минуя ворота Адмиралтейства, Выло темно. От Пикадилли и цирка приближались колонны демонстрантов, заливавшие Геймаркет, Реджент-Стрит и Сент-Джемс-Стрит.