Михаил Ланцов - Сотник (СИ)

— А мы отчего сие не ведаем?

— Так только очень немногие семьи кузнечные о том ведают, да и те обитают в землях магометанских. И берегут сию тайну как зеницу ока. Уже тысячу лет берегут, а до них другие стерегли.

— Откуда же ты о ней прознал?

— Ты хочешь, чтобы я тебе ответ просто придумал или соврал что-нибудь интересное? — усмехнулся парень.

Илья вяло улыбнулся, но промолчал. По нему было видно — любопытно, безумно любопытно. Но настаивать не хочет. А сынок его возьми да ляпни:

— Неужто на сковородках адских можно болтать? Боль же. Ужас. Страх. Ни словом обмолвится, ни вздохнуть. Одна сплошная пытка. Отец Афанасий так сказывал.

— А он там был? — усмехнувшись, спросил Андрей.

— Где?

— Ну где эти сковородки стоят.

— Да откуда? Он же жив. — произнес сынок да осекся, глядя на улыбающееся лицо Андрея. — Но боль. Разве можно привыкнуть к тому, что тебя жгут раскаленным железом?

— Глупости это. К любой боли можно привыкнут, — нехотя ответил Андрей и замолчал, не желая развивать тему. Но сын кузнеца не успокаивался…

— А что потом?

— Что потом?

— Когда к боли привыкнешь.

— Вот тебе по нежной юности тяжко было к горну подходить от жары?

— А то как же!

— А теперь?

— Да ничего.

— Вот и ответ на твой вопрос.

— Но ведь тогда получается, что горение в аду не может быть вечным мучением.

— А кто тебе сказал, что в аду это главное мучение? — нехотя ответил парень.

— Ну…

— А аду нет запертых дверей. Но никто оттуда не уходит. Ибо совесть, нередко бессильная тут — там обладает безграничной властью. И наказание твое не в том, чтобы гореть, а в том, что ты раз за разом умираешь от страшных, обостренных мук совести за совершенные дела. Умираешь, а умереть не можешь. И деться никуда не можешь. — произнес Андрей, вспомнив очень понравившуюся ему концепцию из сериала «Люцифер».

— А как же дьявол? Разве он не борется с Господом нашим за наши души? Разве не истязает нас на потеху своей черной души?

— Господ наш Всемогущ. А это значит, что дьявол супротив него — ничто. Иное говорить — оскорблять Всевышнего, сомневаясь в его всемогуществе. Нет, дьявол просто присматривает за адом. Считай управляющий или приказчик. Поганая работенка, на которую ее туда самого упекли в наказание за бунт. Поверь — смотреть из века в век на корчащихся в муках совести людей удовольствие отвратительное. И само по себе та еще пытка. Не забывай — он ведь ангел. И хоть взбунтовался супротив отца, но нутро-то свое никуда не дел. — продолжал он рассказывать им сериальную концепцию.

— А черти?

— А что черти?

— Ну они ведь охотятся за нашими душами!

— Да кому они нужны? — фыркнул Андрей.

— Но…

— Хватит, — произнес молодой вотчинник, подняв руку. — Я не хочу об этом более говорить. И вы о том, что я вам сказал, не болтайте.

Все четверо энергично закивали, но по лицам было видно — этот секрет они разболтают. Уже сегодня вечером и разболтают. О том, что их хозяин много всего знает, оттого что в аду, сидя на сковородках беседовал с другими грешниками. И оставалось только гадать — через сколько дней, край недель, его слова в той или иной форме дойдут до отца Афанасия… или даже до Царя.

Глупо. Он опять фигню сболтнул.

Видимо все эти вопросы, связанные с организацией и обучением, совершенно ему всю голову забили, из-за чего он снова стал жестко промахиваться. Он ведь по сути забыл, что разговаривает с аборигенами XVI века. А зря… очень зря…

[1] Первый в мире букварь был сделан в 1538 году Томасом Петитом. Первый букварь с картинка появился в 1570 году сделанный Джоном Хартом. Первый букварь на восточнославянских землях был изготовлен в 1596 году в Вильно Лаврентием Зизанием. А первая книга с названием «букварь» был издан в 1618 году опять-таки в Великом княжестве Литовском. В Москве первый букварь был выпущен лишь в 1634 году Василием Бурцевым

[2] Что, кстати, также доказывает абсурдность заявлений ценителей «родины слонов», будто бы в служилом десятке было десять воинов, а в служилой сотне — сотня. Десятичная система для Руси XV–XVII веков не характерна. О ней, вероятно, слышали, но совершенно точно не употребляли.

1554 год, 21 сентября, Рим

— Кто там? — устало спросил Игнатий Лойола, подняв глаза на секретаря, слишком поспешно вошедшего к нему.

— Брат Доминик. Вы просили безотлагательно докладывать о его приходе.

— Да, конечно. Зови.

Тот вошел. И они минут пять уделили ритуалу пустых слов и совершенно формальных приветствий.

— Наш общий друг, Станислав, — наконец перешел к делу брат Доминик, — посылал своего человека в Тулу, чтобы разобраться в происходящем. И тот, вернувшись, сказал ТАКИЕ слова, что многих они и испугали, и заворожили одновременно.

— Вот как? — заинтересовался Лойола. — И чем же?

— Брат Себастьян заявил, будто бы уверен, что этот странный человек действительно воскрес.

— Доминиканец?! — не на шутку удивился Игнатий. — Это сказал доминиканец?! Не верю.

— Это еще не все. Незадолго до моего отъезда стало известно, что в Москве волнения. Сильные. По последним сведениям, туда идет их Царь с войском.

— Он же обычно в Москве и сидит.

— Обычно, но не всегда. Как только он выступил на юг, чтобы противостоять вероятному вторжению тартар, так волнения и начались. Верующие выступили против митрополита.

— Это еще почему?

— Мы пока разобраться не смогли в причинах, породивших этот бунт. Нам известно только, что они требуют его судить. Звучат обвинения в симонии, стяжательстве, а также потворстве степным набегам да угону христиан в рабство.

— Это же безумие!

— Однако это так. Протопоп Сильвестр пожелал лавров Мартина Лютера и выступил с резкой критикой как митрополита, так и всей церкви схизматиков, используя многие из доводов еретиков. В том числе Сильвестр требует секуляризации с полным отторжением церковных имуществ. А чтобы его обвинения стали более весомыми, приплел к ним сущие нелепицы. Например, потворство степным набегам и фарисейство.

— Но он ведь их как-то объясняет.

— Да. Но совершенным вздором. Дескать, в то время, когда весь честной народ помогал тульскому полку оправиться от нашествия тартар и укрепится, церковь, ведомая митрополитом, пыталась получить свою долю в этой помощи.

— А она пыталась?

— Это мне не известно.

— Как все неприятно поворачивается… — произнес Игнатий Лойола.

— Именно так, — кивнул брат Доминик. — И именно протопоп Сильвестр выступает за церковное признание Андрея из Тулы воскресшим Всеславом Полоцким…

Они еще немного поговорили, и брат Доминик удалился. А Игнатий Лойола расплылся в скептической улыбке, в сторону закрытой двери.