Сергей Васильев - Стальная империя 4 с илл.

— А Эммануил Людвигович?

— Доволен. Ему сразу заказ пришел на две дюжины стодвадцатисильных машин. Иван Григорьевич даже не стал дожидаться реверса, что у Нобеля придумали, тоже решил на первых порах чистое электродвижение использовать. Потери, конечно, великоваты, но тут уж не до жиру.

— Не до жиру, — печально согласился Ратник, глядя, как в ацетиленовом пламени резаков гибнет так и не ощутивший своим стальным телом родную морскую стихию броненосец «Император Александр III». С высокого помоста, сделанного прямо на крыше эллинга, картину разгрома так и не достроенных броненосцев прилежно снимала на фотографические камеры жизнерадостная стайка иностранных репортеров, среди которых чаще, чем когда-либо, мелькали ярко выраженные азиатские лица, совсем недавно прибывшие из Маньчжурии и Приморья.

-----

(*) Николай Евлампиевич Кутейников — российский военно-морской деятель, учёный-кораблестроитель.

(**) Ксаве́рий (Саве́рий) Ксаве́рьевич Ра́тник — флотский инженер-конструктор. В 1893–1905 годах — управляющий, затем начальник Балтийского завода.

(***) Антон Францевич Бринк — русский учёный-артиллерист, главный инспектор морской артиллерии Российского императорского флота, генерал-лейтенант корпуса морской артиллерии.

В тот же день — Владивосток

Военный атташе Микадо барон Фукусима Ясумаса выплюнул выбитый зуб и с ненавистью посмотрел на кряжистого мужика в форме унтер-офицера корпуса жандармов с шифровкой «3» на погонах.

— Ты пожалеешь, плебей! — прошипел он, разбрызгивая кровь по своей маскарадной дохе. — Я — подданный императора Японии, дворянин и дипломат, и ты обязан со мной обращаться с должным почтением, а пока ты не позовёшь кого-нибудь из соответствующего мне по чину…

Произнося эти слова, барон внимательно наблюдал за реакцией аборигенов и с тоской констатировал, что его слова не производят на них ни малейшего впечатления. Значит его жёсткая обработка — не эксцесс исполнителя… Обидный провал! А как всё хорошо начиналось!

Год назад на одном из банкетов в Берлине британский атташе, по взаимной договоренности с Фукусимой, завёл разговор о том, какое расстояние способна пройти лошадь под всадником, и посланник Микадо немедленно заявил, что его лошадь в состоянии перенести его из Берлина прямо во Владивосток. Его подняли на смех, а этот идиот, русский посол, ожидаемо предложил заключить пари и сам выправил японскому разведчику необходимые подорожные. Фукусима пустился в путь и действительно доехал до Владивостока, хоть и не на одной лошади. Майор Ясумаса проследовал вдоль всей линии строящейся Транссибирской железной дороги. Превосходно образованный офицер, свободно говорящий не только на русском, но на английском и немецком языках, тщательно заносил в свой походный блокнот все военные сведения, наблюдаемые лично, либо полученные по дороге от агентов японской разведки и гостеприимных русских ротозеев.(*)

Резонно предположив, что русские могут нанимать корейцев или китайцев, понимающих японский язык, все записи барон делал на слоговом письме “катакана”, недоступном китайскому пониманию, а для всех цифр в генштабе были разработаны специальные значки, понятные только офицерам японской разведки, выучившим их наизусть. Сейчас весь дипломатический багаж Фукусимы был беспардонно распотрошен, двойные стенки чемоданов взломаны и тетради с секретными записями громоздились на огромном дубовом столе. За ним восседал унтер-офицер контрразведки — явно из студентов, судя по интеллигентским очкам, субтильному сложению и запачканным чернилами пальцам. А он, дипломат и офицер из страны Восходящего Солнца, сидит, надежно привязанный к стулу.

“И дёрнуло же меня сунуться на этот загадочный остров,” — поморщился барон, чувствуя, как стремительно немеет вся левая половина лица, о которую затормозил плебейский кулак. “Интересно, кем раньше был этот костолом? Купчишкой? Пролетарием?”

— Двенадцать лет караваны торговые охранял, — как будто отвечая на вопрос барона, не спеша произнес жандарм, внимательно осматривая лицо пленника, — насмотрелся на всю эту нечисть… Ну а что они китайцами и корейцами стараются прикинуться — и вовсе глупо. Морду японскую за полверсты видать. То, что энтот — цельный барон и майор, на нём не написано. Задержан при попытке проникновения на остров Попова в одежде китайского купца… Документов при себе не было. При аресте ссылался на несуществующий подряд несуществующего заказчика… Ты как, Тихон Спиридоныч, всё записал?

— Тихон! — барон сделал ещё одну попытку, призывно глядя на “студента”, - вы же культурный, цивилизованный человек. Скажите этому костолому, что его начальство не одобрит! Вам же всем…

Голова Фукусимы мотнулась, как привязанная на шнурке, под весом тяжелого кулака унтера.

— Говорить будешь, когда я скажу, — свистящим шепотом произнес царский сатрап, — ты что, думаешь, наш студент тебя сейчас жалеть начнет? У него такой, как ты, красавец невесту увёл, думал — будет через неё информацию о нашей службе получать… Тоже благородный, в чинах… задурил голову девчонке, обещал в Японию увезти. А она, как узнала, что не по любви, а по служебной надобности он с ней, так и руки на себя наложила… Так вот, — голос унтера снизился до зловещего шипения, — его наедине с арестованными начальство запретило оставлять… Нет, он бить не будет, ручонки твои шаловливые поломает и оскопит, чтобы такие как вы, не размножались.

Жандарм распрямился, мацнул небрежно арестанта по щеке, от чего тот скривился, и уже громко, обращаясь к “студенту”:

— Тихон Спиридонович, зачитайте его благородию “Вечерние ведомости”.

Круглые стёкла его очков демонически блеснули. Он встал, подхватил какой-то желтый листок и голосом конферансье, объявляющего выход примы, зачитал:

— При прогулке по окрестностям Владивостока похищен хунхузами, или другими злоумышленниками и увезен в неизвестном направлении японский дипломат, атташе в Берлине, его превосходительство, майор Фукусима Ясумаса. Имеющим хоть какие-то сведения о возможном местонахождении нашего высокого гостя или о злоумышленниках, просьба — сообщить за вознаграждение…

— Ну вот, господин барон, — осклабился жандармский унтер, — теперь только от вас зависит, каким будет следующее объявление — о счастливом возвращении вас на Родину, или о вашем обезображенном трупе, найденном в ближайшем водоёме…