Виктор Тюрин - 1918 год: Расстрелянное лето [litres]

– Как вам пирожки? – спросил бывший агент.

– Просто замечательные, Иван Николаевич! – оживленно и радостно воскликнула Таня. – Давно таких не ела! Где покупали?

– В трактире. Это заведение я, почитай, уже лет десять как знаю. Хозяином там Петр Фадеевич Суропин. У него всегда было без обмана. Правда и цены он вздул до безобразия, зато ешь и еще хочется! Все власть большевистская! Чтоб они провалились со своим Лениным! Вы когда-нибудь слышали, чтобы тарелка солянки стоила десять рублей?! При царе-батюшке была всего полтора рубля. Нет, эта власть всех доведет до церковной паперти! Вы меня еще попомните!

– Иван Николаевич, если я вас правильно понял, у нас завтра с отправкой проблем не будет?

– Не должно. Я этого человечка давно знаю. До сих пор не подводил, вот только смотрите, времена какие сейчас настали. Все подлое и злое наверх в душах людей поднялось. Откуда в людях такая душевная подлость берется, скажите мне на милость? – вдруг он неожиданно сменил тему разговора. – Татьяна Владимировна, у вас, как смотрю, глаза слипаются. Устали. Перенервничали?

– Да. Как-то все сразу навалилось… Вот только сейчас вроде отпустило. С вашего разрешения, я вас покину. Пойду, прилягу.

Как только за девушкой закрылась дверь спальни, Воскобойников посмотрел на меня и сказал:

– Мой человечек за свою услугу хочет половину денег вперед получить, а остальные – как сядете в вагон.

Достав свой вещевой мешок, я достал из него несколько золотых монет и деньги, что получил от Ватрушева. Разделил их на две равные части, после чего показал на них рукой и сказал:

– Одна из частей ваша. Выбирайте любую.

Бывший полицейский с явным удовольствием взял золотые монеты, покрутил их между пальцами и с какой-то внутренней тоской сказал:

– Господи, я уже не верю, что мы когда-то будем жить как раньше.

– Может, что и сложится, – неопределенно сказал я.

– Дай Бог. Дай Бог, – бывший полицейский покивал головой, потом положил золотые десятки обратно, а вместо них взял пачку денег со стола и спросил: – Сколько здесь?

– Тринадцать тысяч.

– Бумажки возьму.

Отсчитав сколько нужно, Воскобойников положил лишние деньги в буфет, после чего ушел. Я почистил оружие, после чего взялся за чтение газет. Дело уже шло к девяти часам вечера, а Ивана Николаевича все еще не было. К этому времени Таня вышла из спальни, и мы сели с ней пить чай. Я уже пару раз бросал взгляд на часы, при этом стараясь это делать незаметно, чтобы не обеспокоить девушку. Когда, наконец, щелкнул замок, я уже стоял сбоку от двери, сжимая рукоять кольта. Воскобойников, видимо, предвидел мою реакцию, потому что сразу с порога заявил:

– Вадим Андреевич, не волнуйтесь, это свои. Не подстрелите ненароком.

Когда я увидел за его спиной мощную фигуру «казака» Гордея Поддубного, то сразу стало понятно, кого он имел под словом «свои». Вслед за «казаком» в дверь вошел Лыскин.

– Милости прошу, гости дорогие. Заждались мы вас совсем, – съехидничал я, а затем, войдя в гостиную, сказал:

– Татьяна Владимировна, к вам гости.

«Казак» только хмуро на меня покосился, но ничего не сказал, а войдя в гостиную, поздоровался с девушкой:

– Здравствуйте, Татьяна Владимировна.

– Здравствуй, Гордей! Я очень рада тебя видеть! – радостно воскликнула девушка, а потом показала пальчиком на бывшего полицейского. – А этого господина я никогда не видела.

– Разрешите представиться, госпожа Ватрушева. Бывший агент Московского уголовного сыска Василий Петрович Лыскин. Ваш отец нанял меня для вашего поиска.

– Что вы стоите? – засуетился Воскобойников. – Садитесь за стол, чаю попьем, новостями обменяемся.

Во время чаепития выяснилось, что на квартире Воскобойникова чекисты организовали засаду. Он пришел домой, чтобы забрать кое-что из одежды, но перед домом решил осмотреться и заметил слежку. Уже уходя, просто по чистой случайности, Иван Николаевич сумел перехватить направляющихся к нему новых гостей, чье описание было заранее им получено. Эта новость заставила меня задуматься о том, что кто-то весьма умный сумел свести все факты воедино и выстроить верную логическую цепочку. Для меня это оказалось неприятным вариантом развития событий, так как я его даже не рассматривал, вот только на деле все было весьма просто. Я не знал, что после того, как забрали труп ее любовника, Елена Скокина поехала к своей подруге излить горе, а вместо этого обнаружила еще один труп и пустую квартиру. Придя в неистовство, она стала разбрасывать вещи, при этом скинув со стола сборник стихов. Книга упала на пол, раскрылась, и из нее выпала фотография. Девушка, не помня себя от дикой злобы, подскочила к ней, чтобы ее порвать, но стоило ей бросить взгляд на фото, как она замерла от неожиданности. На фото были изображены две фигуры. Таня и… Беклемишев. Точно! Вадим Беклемишев. Она видела его всего один раз, издалека, после того как рассталась с подругой, которая спешила на свидание со своим офицериком. Это он был сегодня у дома Леши. Она задышал часто-часто. Дикая, сокрушительная ненависть словно черной пеленой накрыла ее мозг. «Он украл у меня моего Лешу. Сволочь, тварь белогвардейская! Крыса золотопогонная! С-сука! Не прощу!»

Она глубоко вздохнула и закричала во все горло:

– Убью!!

Она вложила столько ненависти в одно это слово, что оно стало для нее почти клятвой, которую ей надо было выполнить или умереть.

Скокина долго не могла успокоиться, ее тело колотило крупной дрожью, но стоило ей прийти в себя, как она сразу отправилась к командиру красногвардейского отряда Николаю Осокину, третьему участнику их аферы. Высказав ему свои соображения, она дополнила их наглым враньем. По ее словам, Беклемишев не просто приехал за своей любовницей Ватрушевой, а является белогвардейским эмиссаром, присланным от Белого движения на юге, чтобы организовать тут покушения на членов большевистского правительства.

Этого заявления красному командиру вполне хватило, чтобы сразу телефонировать в ЧК. Там серьезно отнеслись к заявлению, тем более что оно было подтверждено двумя трупами, комиссара и бойца из красногвардейского отряда. Сразу была организована засада в квартире Воскобойникова, как человека, возможно сопричастного к Белому движению, а затем сотрудникам была показана фотография белогвардейского эмиссара, после чего они были направлены на вокзалы и пристань.

Из-за гостей, а в особенности из-за Гордея, который, как выяснилось, был при хозяине почти два десятка лет и считался своим в семье, девушка держалась сдержанно и легла спать одна. Ночь прошла спокойно. Утром встали все рано. Воскобойников только попил чая и снова убежал на вокзал выбивать места еще для двух человек. «Казак» разговаривал только с Таней, демонстративно не замечая меня. Лыскин вообще все время молчал, стараясь соблюдать нейтралитет. После прихода Ивана Николаевича мы все вместе поели и поехали на вокзал. Приехав, сразу разделились на три группы. Таня пошла с Воскобойниковым, за ними метрах в тридцати шел Поддубный, а замыкали цепочку мы с Лыскиным. Обсудив с обоими полицейскими возможные ситуации на вокзале, мы пришли к общему мнению, что в большой массе народа, который постоянно топчется на вокзале, мы будем незаметны, вот только чего мы не могли предположить, так это того, что мое лицо будет знакомо чекистам.