Виктор Тюрин - 1918 год: Расстрелянное лето [litres]

Продвигаясь сквозь толпу, я засек на себе чужой пристальный взгляд. Чтобы проверить, так ли это, наткнулся на толстую тетку, которая тут же начала ругаться, я при этом сделал вид, что испугался, шарахнулся от нее в сторону, одновременно проводя взглядом по толпе, и сразу заметил, что ко мне наперерез целеустремленно двигается тройка товарищей в фуражках со звездочками.

– За мной хвост. Уводите Таню, – почти не шевеля губами, негромко сказал я, догнав бывшего агента. Тот оказался молодцом, даже глазом не моргнул, как шел, так и пошел дальше.

Резко свернув в сторону, я пошел вдоль состава, уводя чекистов в противоположную сторону от девушки и сопровождающих ее людей. Товарищи еще не поняли, что их засекли, и, скорее всего, подумали, что я иду к своему вагону. Вот только не всегда все рассчитаешь. Неожиданно проводники именно в тот момент начали открывать двери вагонов, и до этого стоявшая толпа резко уплотнилась, устремившись к вагонам, замедлив до предела мое движение. Вторым неожиданным препятствием явился патруль на другом конце платформы, к которой я стремился выйти. Наконец, чекисты поняли, что их заметили, и решили больше не скрывать своих намерений.

– С дороги! Разойдись! ЧК! Кому сказано! – раздались за моей спиной крики, которые привлекли внимание патруля, и как следствие раздались новые крики: – Товарищи! Патрульные! Задержите этого гада!

Я обогнул дородную бабу с мешком, оттолкнул плечом какого-то мешочника, пытаясь вырваться из толпы, которая, все больше пугаясь криков и людей с оружием, начала метаться из стороны в сторону. Патрульные внесли еще больше страха в сердца людей, когда, сорвав с плеч винтовки, кинулись ко мне с криками:

– Стой, падла! Стой, стрелять будем!

Народ стал разбегаться в разные стороны, тем самым давая мне шанс уйти, вот только кто-то из сознательных граждан, среагировав на призывы чекистов и проявив свою солидарность, подставил мне подножку, и я, не сумев среагировать, полетел на землю. Только хотел вскочить на ноги, как заметил летящий мне в голову сапог. Полностью уйти от удара я не смог и рухнул на платформу второй раз. Очнулся я уже от резкой боли. Это меня бил сапогами военный патруль. Правда, когда подлетели чекисты, они сразу утихомирили рьяных служак. Видя, что я лежу, один из чекистов строго спросил патрульных:

– Мужики, вы его не того?

– Та не, товарищ. Только слегка поучили. Живой он, сука, живой!

Чекист наклонился, вгляделся в мое лицо, потом распрямился:

– Точно. Живой.

Второй тут же пнул меня ботинком в бок и сказал:

– Вставай, контра, чего разлегся!

Сделав вид, что мне плохо, попытался приподняться, но руки, словно сами собой, подогнулись от слабости, и я упал на платформу с глухим стоном. Видно, мой спектакль пришелся зрителям по душе, потому что народ, уже собравшийся вокруг нас, загудел:

– Да у него голова в крови! Отделали мужика и еще чего-то хотят! Теперя в больницу его тащите!

Один из чекистов коротко выругался, а потом заорал на собравшихся вокруг нас людей:

– Чего глаза таращите! Здесь вам не театра! Давайте, идите отсюдова!

Спустя несколько минут, ругаясь матом, патрульные вместе с чекистами кое-как поставили меня на ноги и повели. Я то шагал своими ногами, то бессильно обвисал на руках своих конвойных, которые сразу принимались кричать, что не нанимались меня тащить. Несмотря на то что меня пару раз неплохо приложили по голове, с каждым шагом я чувствовал себя все лучше. Муть, плавающая перед глазами, ушла, туман в голове рассеялся, но при этом я не забывал изображать готового потерять сознание человека. Патрульные, мокрые от пота и злые, как черти, похоже, сейчас только и делали, что ругали меня по-всякому. Про бдительность и говорить не приходилось. Будь только они одни, я бы уже был на свободе, но вот по сторонам и сзади шли три чекиста с револьверами наготове, а значит, шансы у меня были, как говорится, нулевые. Риск, конечно, дело благородное, но не до такой же степени.

Меня протащили через вокзал, потом мы свернули влево и вскоре оказались у длинного, когда-то окрашенного в серый цвет, а ныне щеголявшего потеками и облупившейся краской, здания. Над входом была прибита широкая доска с надписью «Комендатура». Патрульные, мокрые от пота, тяжело отдуваясь, втащили меня внутрь, затем посчитав, что свою миссию уже выполнили, они прислонили меня к стенке, упадет так упадет, после чего сразу затопали к бачку с водой и прикрепленной к нему на цепочке кружкой. Первый из них, быстрый молодой парень, схватил кружку, зачерпнув воды, и, запрокинув голову, с жадностью стал пить, дергая кадыком. Второй патрульный, пожилой мужик, стоя рядом в ожидании своей очереди, с явным нетерпением наблюдал за ним, облизывая сухие губы.

Из-под полуприкрытых глаз я пытался оценить обстановку. Две комнаты. Дверь в другую комнату была закрыта. В комнате стоит два стола, четыре стула и два на всю ширь распахнутых окна, и никаких следов решеток. За одним из двух столов сидел, по-видимому, комендант. Коренастый мужчина, волосы темные, обильно тронутые сединой. В глазах внимание и понимание политического момента. Лицо самое обычное – такими на плакатах потом будут рисовать передовиков производства или почетных колхозников.

– В чем дело, товарищи? – строго спросил он, вставая со стула.

– Матвеев. ЧК, – представился один из чекистов, который сразу подошел к столу.

– Сатирин Михаил. Комендант. В чем дело, товарищи?

– Нами пойман белогвардейский шпиен, о чем необходимо срочно сообщить. Телефон работает?

Чекист, то ли из-за беспечности, то ли на автомате, спрятал револьвер в кобуру, что было сразу мною отмечено.

– Не работает. Уже второй день связи нет, – сердито ответил комендант.

– Проклятье! – повернулся старший чекист к своим сотрудникам. – Санько! Давай за извозчиком. Одна нога здесь – другая там, а ты, Дундиков, бери контру на прицел.

Только за чекистом хлопнула дверь, а в шаге от меня встал другой сотрудник с револьвером в руке, как комендант, кивнув головой на меня, поинтересовался:

– Что это с ним? Сопротивлялся?

Сам того не ожидая, он на секунду отвлек внимание обоих чекистов. Если Матвеев только повернулся к нему, то Дундиков с ноткой хвастовства уже начал говорить:

– Да контра это отпетая. Вот и намяли сволочи бока. А не фиг… Хр-р-р!

Мгновение, и ребро моей ладони смяло ему гортань, а в следующую секунду, отталкиваясь от стены, почти в прыжке, ударом кулака ломаю переносицу Матвееву, чьи пальцы уже обхватили рукоять револьвера.

– А-а-а!!

Полный боли крик чекиста словно парализует обоих патрульных и коменданта, и в ту же секунду я выпрыгиваю в окно, а затем со всех сил бегу вдоль здания в сторону железнодорожных пакгаузов. Спустя пару минут мне вслед ударил винтовочный выстрел, но это явно было сделано для того, чтобы потом патрульным можно было сказать: мы пытались его задержать. Перед тем как завернуть за угол склада, я обернулся и увидел возле комендатуры двух патрульных, которые что-то объясняли коменданту, при этом так резво размахивали руками, словно собирались полететь. Я их понимал. На их глазах агент буржуазии голыми руками взял и убил как минимум одного человека, а командир требует, чтобы они его нашли и арестовали. Ага! Как же! Вдвоем и с одними винтовками на такого зверя! Это даже не смешно.