Виктор Тюрин - 1918 год: Расстрелянное лето [litres]

Только я завернул за пакгауз, как где-то за моей спиной раздался паровозный гудок, затем раздался металлический лязг – это паровоз, грохоча сцепками вагонов, медленно тронулся с места.

«Пока, Таня. Земля круглая, может, еще встретимся».

Если честно говорить, то я собой был не совсем доволен. Задание сумел выполнить только на две трети, так как не смог лично доставить девушку отцу. С другой стороны, ситуация с Таней разрешилась для меня самым наилучшим образом, потому что никаких отношений с семейством Ватрушевых мне иметь не хотелось.

Выбравшись из района вокзала, я неторопливо пошел по улице, бросая осторожные взгляды по сторонам. Когда глаз зацепил неторопливо едущего мне навстречу извозчика, я только хотел обрадоваться своему везению, как вспомнил, что у меня из карманов все, вплоть до носового платка, вытащил чекист Дундиков.

«Сколько там было? Где-то… около тысячи. Интересно, какие сейчас расценки на похороны?» – с долей злорадства подумал я о чекисте, провожая взглядом проезжающего мимо извозчика.

Добирался я до новой квартиры Воскобойникова не меньше часа. В ста метрах от дома, на перекрестке стояла афишная тумба. Остановившись около нее, я с заинтересованным видом стал читать очередной декрет советской власти, при этом незаметно просматривая подходы к дому. Буквально через пару-тройку минут из-за угла вынырнула фигура Ивана Николаевича. Мы с ним только обменялись взглядами, после чего я продолжил чтение, но при этом перешел на другое место, с которого было удобно наблюдать за той стороной, откуда пришел Воскобойников. У меня не было сомнений в профессионализме бывшего полицейского агента, но то, как чекисты быстро вышли на меня, не могло не произвести впечатления. Если бы я знал, что здесь сыграло свою роль слепое везение, которое привело их к временному успеху, но пока это оставалось для меня тайной. Отойдя от тумбы, я прошел по улице, постоял у газетного киоска на противоположной стороне и только потом пошел к дому.

Иван Николаевич открыл дверь и радостно сказал:

– Рад вас видеть, Вадим Андреевич. Проходите в гостиную. Я сейчас приду.

Только я расположился за столом, как появился хозяин с графинчиком и двумя стопочками. Затем он снова сходил в кухню и вернулся уже с тарелками, на которых лежала нарезанная колбаса и хлеб. Налил в стаканчики водки, после чего сел сам и, взяв в руки стопку, произнес тост:

– За вашу удачу, Вадим Андреевич!

Мы выпили.

– С Таней все хорошо? – спросил я его, хотя по его поведению уже можно было понять, что все прошло нормально.

– Какое там хорошо! – Воскобойников усмехнулся. – Ведь мы не сразу поняли, что произошло. Мы прошли вперед, к вагонам, и ждали вас с Лыскиным, когда тот появился один и передал ваши слова. Вот же сущий, прости господи, дурак! Барышня чуть ли не в истерику, но тут Поддубный положение спас. Он, как оказалось, с младенчества ее знает. Начал успокаивать, как родную дочку. Танюша, деточка, все будет хорошо, он обязательно вернется. К груди ее прижал, словно девчонку малую, по голове гладит. Затем толпа рванулась к вагонам. Шум, крики. Только мы устроили барышню в вагоне, как я сразу пошел узнать насчет вас, тем более что до отхода поезда еще полчаса оставалось. Что случилось и куда вас повели, проблемы для меня узнать не составило. Народ у нас стал ужас какой нервный, а оттого болтливый. Узнал, что вас отконвоировали в комендатуру. Подхожу, а у дверей двое патрульных стоят, и вид у обоих злой. Культурно спрашиваю: как пройти к пакгаузу № 34? Молодой так просто вызверился на меня, кричать стал, что он патрульный, а не дежурный по вокзалу. А пожилой мужик тем временем спрашивает: нет ли у меня табачка? Сам не курю, но табак у меня всегда в кармане имеется. Угостил его да узнал кое-что, после чего поспешил к вашей девушке. Рассказал. Вроде успокоилась. Просила передать, что будет ждать вас. Любит она вас, Вадим Андреевич. Ох как любит.

Закончив говорить, Воскобойников снова налил.

– Давайте, Вадим Андреевич, выпьем за любовь!

После того как мы выпили, я спросил его:

– Все хотел вас спросить: сами почему не уезжаете? Вы же теперь вроде как на заметке у чекистов, да и любви к нынешней власти что-то в вас не вижу.

– Да чтобы этим большевикам в аду гореть! Они одним махом разрушили все то, что собиралось десятилетиями! С уголовниками за ручку здороваются, картотеку уничтожили, агентов и следователей разогнали, так как мы, видите ли, были цепными псами самодержавия и угнетали народные массы. Это мне заявил бывший студент, а нынче командир боевой дружины, в тот день, когда я пришел на службу. Дал я ему в морду и ушел навсегда, хотя горько мне было и обидно. На следующий день узнаю, что прямо напротив полицейского управления порезали моего хорошего знакомого, Василия Бибикова. Три ножевых ранения. А как он мучился, бедняга, перед смертью. Еще через два дня какие-то сучьи потроха забили ногами прямо на улице следователя Никандрова Николая Христофоровича. Неподкупный и мужественный был человек. Его даже отпетые уголовники уважали, обращаясь к нему на «вы». Ни разу ни на кого голоса не повысил. За что, я вас спрашиваю?!

– Так вы поэтому остались? Хотите большевикам мстить?

– Мстить? Нет. Это не мое, – ответил Воскобойников. – Как я, сейчас на юге собрались десятки тысяч таких беглецов со всей России-матушки. Устраиваться на новом месте, никого не зная, искать работу… Зачем? В армию я тоже не пойду. Я себя, извините, не в дерьме нашел, так как свое дело знаю, а потому уважение от людей имел. Каждый, я так считаю, должен заниматься своим делом. Хвастаться не буду, но себе дело по плечу я завсегда найду, поэтому и остаюсь. Сегодня Ватрушеву помог с его дочкой, завтра еще кто-нибудь придет. Мне вот другое интересно. Вы как сейчас жить будете? Полагаю, в Ростов к барышне своей поедете. Да и отец ее, знатный миллионщик, в свое время на всю Россию славился, так что будете при нем как сыр в масле кататься, – при этих словах Воскобойников хитро прищурился и выжидающе стал смотреть на меня.

– Может, и поеду, но не сразу. Я никуда не тороплюсь.

– То-то вы к барышне с холодком отнеслись, – с тем же хитрым прищуром посмотрел он на меня. – Она не заметила, любовь, как туман, не дает толком рассмотреть человека, а у меня-то глаз наметанный. Вы уж извините, что я так прямо говорю. По-другому не могу, натура моя такая.

– Вы сказали, я услышал.

– Можно, я честно кое-что спрошу у вас?

– Если честно, – усмехнулся я, – то можно.

– Я тут с Лыскиным парой слов насчет вас перебросился. Рассказал он мне и про плен у красных, и про потерю памяти. Сказал, что вы здорово изменились. Да я и сам вижу, что человек вы смелый и решительный, и гонору дворянского у вас нет. Мне тот мужик из патруля сказал, что вы, кроме чекистов, никого из них не убили. Так это?