Райса Уолкер - Осколки времени [litres]

Я не знаю, что ответить. То есть я знаю, что это будет нелегкий выбор, но смогу ли я решиться? Смогу ли я пожертвовать собственным ребенком – или любым конкретным живым ребенком, если уж на то пошло, – чтобы спасти миллионы? Мне хотелось бы думать, что да, что благо многих перевешивает благо немногих или одного, но я должна признать, что не уверена в этом, даже когда мысль о собственном ребенке кажется такой далекой.

И хотя у меня не хватает смелости признаться в этом вслух, я испытываю очень смешанные чувства по поводу новости о том, что другая-Кейт жива. Я радуюсь, что в Рио была не я, и я очень и очень рада за Кирнана, хотя я думаю, что шансы на то, что он вернет ее в целости и сохранности, учитывая все, что сейчас происходит, не очень велики. А еще я чувствую нотку ревности, какой бы неразумной она ни была. Но не из-за Кирнана. Я переживаю о нем. Окей, ладно. Я люблю его. Но не так, как я люблю Трея.

Ревнивое чувство вызвано тем, что она вторгается в мою временную линию, в ту временную линию, где она не должна существовать. И это немного пугает. Может быть, на этот раз я буду той, кто испарится, как это случилось с той другой-я, во время пожара в библиотеке.

Но этот ребенок? Это совсем другое дело. Мысль об этом ребенке – ребенке с половиной моих генов, ребенке, которого я, скорее всего, никогда не увижу, даже если он выживет, – пробуждает странное желание защищать.

– Этот… – Я пытаюсь деликатно сформулировать свой вопрос, но это невозможно, поэтому я просто выпаливаю: – Ребенок от тебя?

Он молчит некоторое время и затем отвечает:

– Думаю, да. После того как я покинул Истеро, запас противозачаточных средств, которые дала мне Джун, иссяк. Поэтому об этом заботилась Кейт, но когда большинство твоих дней длится дольше двадцати четырех часов, трудно придерживаться графика. Я думаю, что она, возможно, пропустила несколько раз, особенно во время всего этого безумия с перемещением в Джорджию. Она хотела поставить какой-то имплант, но так и не успела. И Саймон поклялся, что он мой. Поклялся, что он никогда не прикасался к ней, поклялся, что Сол и другие даже не знают о ней, и они думают, что это юная Пру. Он утверждает, что все это время его целью было вернуть ее мне, как только все будет сделано.

– Ты ему веришь?

С его губ слетает нервный смешок, дрожащий.

– Самое печальное то, что я правда верю. Иначе зачем бы он привел ее смотреть на меня в Истеро? Саймон снял звезды той ночью, после того как он и его головорезы схватили Кейт – вероятно, те же самые головорезы, которые отключили меня в переулке. Сказал, что боится, как бы Пру или Сол не заметили, что он не выполнил приказ. Но именно он вернулся позже и приклеил эти дурацкие звезды обратно, чтобы дать мне понять, что я не должен терять надежду. Как сказала Кейт давным-давно, Саймон никогда никого не любил, кроме меня. Сола бы никто не полюбил, это все равно что любить проклятую кобру. Можно попытаться угодить ему, но это в основном будет ради самосохранения. А с Пру… они не испытывали особых симпатий друг к другу. С самого первого дня Сол натравливал их друг против друга. Не имея ни мамы, ни папы, он вцепился в меня, как в брата. Поэтому да, я верю ему в том, что ребенок мой. Но всему есть предел. Он бы не испытывал особого счастья, выдернув ключ у Кейт, так же как, вероятно, не был счастлив убить ее. Но он сделает это, если узнает, что я его обманул.

Когда он продолжает, в его голосе появляется вызывающая нотка:

– Но что касается ребенка, то это в любом случае не имеет значения, Кейт. Ребенок, бесспорно, принадлежит ей, а… она мое сердце. Поэтому этот ребенок мой. Я не буду задавать ей никаких вопросов.

Кирнан лезет в карман, а потом протягивает мне руку, роняя что-то на мою ладонь.

– Прости. Я и об этом тебе солгал.

Золото окрашивается в синий цвет в свете ключей ХРОНОСа. Но очевидно, что это обручальное кольцо. Изнутри что-то выгравировано, но я не могу прочесть.

– У нас была всего лишь гражданская церемония в Бостоне спустя примерно три месяца после смерти моей мамы. Свидетелями были Джесс и Амелия. У Кэтрин случился бы припадок, как, вероятно, и у твоих мамы с папой. Кейт только поступила в колледж. Просто в нашей жизни было так много неопределенности, и я нуждался в… – Он пожимает плечами. – Кейт была бы счастлива и подождать, но она меня успокоила. Саймон сказал, что ему пришлось накачать ее наркотиками, чтобы снять кольцо с ее пальца.

Этот образ явно выводит его из себя. Он сжимает пригоршню песка в твердый шар, а затем вдавливает его обратно в пол.

– Так… ты злишься на себя, потому что не смог предать меня, и мы работаем… чтобы спасти твою Кейт и ребенка. А еще ты злишься на себя за то, думал об этом. Все так?

– Да, – говорит он, все еще глядя куда-то вдаль. – В общем-то, так оно и есть.

– Кирнан, может, взглянешь на меня? – Я жду, когда он наконец повернется ко мне. – Я вовсе не сержусь. Ну, может быть, немного, но я понимаю. Я просто… жаль, что ты не рассказал мне. Все эти тяготы, что лежали на твоих плечах, объясняют, почему ты вел себя как полный придурок. И здесь у нас нет никаких разногласий. Мы вместе сделаем все возможное, чтобы остановить это, но если мы не сможем? Я пойду с Саймоном и помогу ему сделать все необходимое, чтобы успокоить выживших, если он сдержит свое обещание и отпустит маму и Кэтрин – это и мой запасной вариант. Это просто означает, что мы сможем спасти еще две жизни, если потерпим неудачу во всем остальном.

Это была моя лучшая попытка помириться, и я обнадеживающе улыбаюсь ему. Но как бы то ни было, теперь он выглядит еще злее, чем раньше.

Что я такого сказала, чтобы разозлить его снова?

Кирнан пытается побороть эмоции, причина которых мне неизвестна, и когда он наконец решает заговорить, шипит сквозь стиснутые зубы:

– Во-первых, давай не будем забывать, что речь шла не только об обмене тебя на нее. Я размышлял над тем, чтобы закрыть на все глаза и принять довод Саймона о том, что все эти жизни не имеют значения. И, во-вторых, прекрати играть в мученицу. Я не позволю тебе пожертвовать собой. Я подозреваю, что найдутся и другие, кто будет против этого.

Мне очень, очень хочется его ударить. После его речи у меня сложилось впечатление, будто я одна из тех корешанских женщин, которые были готовы пожертвовать своей жизнью ради дела. Я несколько раз глубоко вдыхаю, чтобы успокоиться, но у меня все равно дрожит голос, когда я отвечаю:

– Во-первых, и я знаю, что это был твой второй пункт, но так как именно это меня больше всего разозлило, именно с этого я и начну. Если ты думаешь, что я планирую просто сдаться, что кто-либо из нас планирует сдаться без боя, то ты глубоко ошибаешься. А что касается другого пункта, Кирнан, каждый размышлял над тем, чтобы просто сдаться! Неужели ты думаешь, что я об этом не размышляла? А я ведь еще не видела того фильма Сола с коллекцией ужасов следующих нескольких столетий. Но, даже не видев всего того, что видел ты, какая-то часть меня просто хочет сказать : к черту все, и сбежать. Я хочу верить, что этот голос не победит, но если бы у меня была возможность найти безопасный уголок в прошлом и забрать с собой людей, которых я люблю… так, как можешь сделать ты… Скажем так, искушение было бы намного сильнее.