Владимир Шарапановский - Секс-тур в юность

Ну, это мы могём — хоть ночью, и как отче наш, то есть отче наш мы как раз и не знаем совсем. Вот и оттарабанил о столице Великобритании, достопримечательностях города, об улицах и скверах, о замечательных статуях и памятниках архитектуры, о лондонской погоде и о горожанах. О прогулках в предместьях и окружающей природе. Все это заняло минут пятнадцать-двадцать. И тут до меня дошло, что в классе стоит гробовая тишина.

Пока я думал, о чем угодно кроме урока, то совсем забыл, что хотя школа с углубленным изучением английского языка, но я скороговоркой выдавал экзаменационную тему трехгодичных курсов, которые приравнивались к третьему-четвертому курсу инъяза. У нас на третьем году были занятия в лингафонном классе по записям начитанным настоящими англичанами. И мы потом неделю общались с англичанами, которые приехали в Союз по обмену, так как в Англии изучали русский язык.

Упс, прокол — однако. Языком я никогда особо не блистал, а проклятая английская — th, мне никогда не давалась.

От неожиданности, Людмила Михайловна перешла на русский, хотя на уроке себе такого не позволяла.

— Отлично, но скажи откуда ты взял текст, по которому готовил тему? — и продолжила на английском, значит уже пришла в себя.

А мои мысли метались, тщась выдумать правдоподобное пояснение. Если бы начало учебного года, то можно было бы наплести про углубленные занятия на летних каникулах, а тут конец первой четверти. Так и стоял, бекая и мекая. Позорище, убеленного сединами меня, загнала в угол двадцатипятилетняя девица. Только и остается — стоять, буравя дощатый пол носком туфли.

А тем временем, прозвенел звонок на перемену, и наши начали бодро собираться, чтобы бежать в кабинет математики. А то Фимка не любит опоздавших и может не допустить на урок. Все дружно рассосались, а Людмила Михайловна пошла в учительскую, прикрыв дверь.

Я же, всё копался в портфеле, не зная куда девать руки. А когда поднял глаза увидел, что Аллочка стоит и вытирает тряпкой мел с доски. Это, само по себе, убойное зрелище, и когда она становилась на цыпочки, максимально задирая руку вверх, то кончик платья приподнимался и слегка не доходил до бедра. Во всяком случае, длинные, ровные, идеальные ножки — были видны полностью. Я обмяк и шлепнулся с грохотом на стул. Аллочка повернула голову вполоборота, чтобы краем глаза глянуть, что произошло. А это произошел я, чуть не севший мимо стула. Но, однако, я сразу вскочил, так как из груди трубным гласом уже звучало:

(с) Белый орел

Я так и застыл, стоя и напевая песню, а Аллочка слушала и продолжала тереть один и тот же участок доски. Опомнился я только к окончанию последнего куплета, и ринулся к доске, допевая припев. Подскочив, я захватил Аллочку пониже талии и рывком приподнял, чтобы ей удобнее было вытирать верх доски. Но проклятое платье заскользило наверх, оголяя трусики и краешек спины. А Аллочка провернулась в руках и пока тряпка еще планировала на пол, залепила мне звонкую пощёчину по левой щеке, и пока, я стоял выпялившись, левая рука залепила со всего маху пощёчину по правой. Её глаза метали молнии, и могли испугать кого угодно, но тут открылась дверь и в класс вошла Людмила Михайловна, а в двери любопытно заглядывала мелюзга шестиклашки. И как назло край платья зацепился на талии, и оставлял для обзора круглое бедро, белые трусики и восхитительные ножки. Тут последовала и третья пощёчина, а Аллочка начала поспешно оправлять платье.

«Обидно, слушай… Честное слово, ничего ж не сделал — только вошёл…» пронеслась в голове фраза Саахова из «Кавказской пленницы». Чувствую, осязательным органом на котором сидят, что продолжение разговора будет на педсовете, или у директора.

Вот влип, и отчего меня так понесло? Отчего так снесло крышу? Проклятый сперматоксикоз — сорвал её напрочь. И ведь только помочь хотел. Да уж, помог — кретин и старый козёл, теперь уж точно и Аллочка и я на математику опоздаем.

В учительскую нас отконвоировала Людмила Михайловна, сказав шестиклассникам рассаживаться по местам. А мы, захватив портфели, последовали за ней.

Пока мы спускались по лестнице и шли в учительскую, я смог прийти в себя, и с юмором посмотреть на ситуацию. Представил себе картину парочки у доски, а также звонкие пощечины. А на щеках, небось, пунцовые следы остались, как знак от дамы сердца. А ведь окружающие — могли подумать, невесть что. Тут и задранное платье, и моя физиономия с отчетливыми следами ладошек. Был бы кинопродюссером — деньги бы брал за такое зрелище. Свалял уж дурака по высшему разряду. И тут меня окончательно пробило на нервный смех. Я стал фыркать, чтобы удержаться от смеха. Потому, решил объяснить,

— Представляю, как всё это выглядело со стороны. Думаю, можно было подумать все что угодно. А уж шестиклашки, точно насочиняют невесть чего, да еще по секрету всему свету, разнесут по школе.

Людмила Михайловна хмыкнула и произнесла,

— Скоро тебе представится замечательная возможность объяснить всё преподавательскому составу.

А Аллочка при этом пронзила меня гневным взглядом. Сейчас, даже на Западе, патлатые хипстеры — только начинают свою сексуальную революцию, а уж за железным занавесом — это проявится весьма нескоро. А тут такой — эль шкандаль. И ведь могут поверить в любую дичь, следуя «Credo quia absurdum» [7] — моя вина .

Надо будет прикинуться шлангом, и не отсвечивать. Да и что мне могут сделать? Из школы выгонят? Очередной выговор влепят? Так их есть у меня, и немало. Прошел армию, и тут прорвемся. Армейская мудрость не зря гласит: «Кто в армии служил, тот в цирке не смеется». Неприятность эту — мы переживем, и я решил забить на проблемы. «Show must go on» [8] — человек разумный .