Владимир Шарапановский - Секс-тур в юность

Выслушав, всю эту дежурную ахинею, которую толкали с трибуны всяческие секретари, я поднял руку и попросил слова от лица несоюзной молодежи.

Вижу, эти секретарские опарыши зашушукались, и наш классный Семен Израилевич испуганно переглянулись с присутствующим завучем. А я встал и сказал,

— Я не буду злоупотреблять вниманием, и постараюсь быстро задать пару вопросов Рите, и сказать пару слов от себя.

Завуч и классный мне кивнули, и я обратился к Рите.

— Рита, мы с тобой проучились с первого класса, были и разногласия, но сейчас мы нормально относимся друг к другу. Сразу скажу, мне очень жаль, что ты уезжаешь, и, поверь, некоторое время, тебе будет очень не хватать нас и нашего класса, а ты будешь тосковать по Родине. Но я понимаю, что у тебя практически не было выбора. Было только два возможных варианта: Первый — ты целиком порываешь с семьей, и остаешься здесь одна. Но что ждет тебя дальше? И дело не в деньгах на жизнь. Тебя одну в оставшейся квартире могут не оставить, так как квартира не ваша, а государственная. Площадь соответствует большой семье, а не одному человеку, а ты не ученый со степенью, чтобы иметь право на дополнительную. А что тебе предложат взамен, или переведут в интернат — неизвестно. Второй — ты остаешься с семьей, с близкими и покидаешь Родину. Вот и ответь мне, пожалуйста, вы едете к родственникам? Насколько близким, и будет ли у них возможность поддерживать вашу семью первое время? Наверно родители обсуждали такие вопросы?

Рита подняла взгляд глаз, отражающих многовековую еврейскую скорбь, и тихо ответила.

— Там живет двоюродная бабушка, и, сейчас, у неё из родных кроме нас никого нет, потому мы к ней и едем. Но она достаточно состоятельна. Ей от мужа осталось приличное состояние и хороший, просторный дом. Мы будем жить в нем. — и потом замолчала.

А я прервал установившуюся тишину и произнес.

— Ну что же, я вижу материальных проблем и проблем с жильем — у вас не будет. Так что остается пожелать вам счастливого пути, и хорошей жизни в Израиле. Но учти, что тебе в 18 лет придется идти служить в Цахал[1]. В Израиле служат и девушки, а не только парни, как у нас. Но я считаю, что служба в армии делает человека настоящим, и закаляет характер. Так что успехов тебе в жизни и счастья! — и, повернувшись к офигевшим преподавателям, поблагодарил их.

— Спасибо вам Семен Израилевич и Марк Ильич, что позволили мне задать Рите пару вопросов, и сказать слова напутствия.

После этого, сев, глянул на секретарчиков. Ну да, они буравили меня недобрыми взглядами, я поломал им планы воспитательной работы, и постановки галочек в плане выполненных мероприятий. Преподаватели же расслабились, они ожидали, что я могу загнуть и хуже. Но, я все-таки более чем на пол века старше, и у меня больше опыта, чем даже у них. Собрание постепенно засохло на корню, и завершилось, а высокие посетившие лица удалились что-то обсуждая с комсомольским вожачком школы. Ребята подтянулись к столу преподавателя, но Рита постаралась поскорее уйти. А ребята начали обсуждать между собой ход собрания.

Ко мне подошли Влад, Серёга и Рудик. И Валера меня сразу спросил.

— На фига ты полез выступать, ты что не знаешь, что теперь райкомовские потребуют наказать тебя?

Я подумал и ответил,

— Валера, я то это знаю, но что они могут мне предъявить? Свидетелей весь класс. Антисоветчины в моем выступлении не было, просто беспокойство о судьбе одноклассницы. Я понимаю, что у тебя отец погранец, и соответственно имеет отношение к КГБ, а тебя предупреждал, как говорить на собраниях, но я не комсомолец и всяким райкомам, горкомам не подчиняюсь. Более того, даже нашему секретарю школьной организации ничего не будет, и именно поэтому. Он проявил бдительность, и не впустил в ряды ВЛКСМ чуждый элемент.

Ребята помялись, и подумав Влад сказал,

— Да, но тебя точно потащат к Арифмометру, и будут там песочить.

Я усмехнулся и страшным шепотом прохрипел,

— А то нам с тобой, в первый раз бывать у директора? И что он мне может сказать нового? У него и знаний то хватает — преподавать арифметику в младших классах.

Серёга вступил в разговор,

— Но тебя же только вчера в учительской песочили. И еще неясно, что будет на педсовете? А вдруг исключат? — и замолчали все.

А я продолжил,

— Не бойтесь, Отмахаюсь, где наша не пропадала? Я, повторяю, что сегодня — я ничего предосудительного не сказал, а вчера не сделал. И если даже исключат, то я буду скучать только по друзьям, и хорошим преподавателям. А так, пойду в другую школу.

Они постояли, помолчали, и Рудик заметил,

— Так то — ты прав, и не сказал ничего страшного, но ты им пошел наперекор. И они будут требовать, чтобы тебя наказали.

Я сразу же ответил,

— Спасибо ребята, что вы обо мне заботитесь, но поверьте. Все будет нормально. Влепят еще один строгач, или что новое придумают. Но моя совесть чиста, и родители меня за сегодняшние слова никогда не станут осуждать, скорее наоборот. Сегодня тут не было врага, да есть определенная правда в том, что государство выделяла средства на обучение уезжающих, на их лечение и многое другое, но силой удерживать их — это плодить внутренних врагов, и взращивать пятую колонну. Я не знаю, наверно, правильней бы было потребовать возместить затраты государства, а так — насильно мил не будешь. Ладно, ребята давайте по домам. Все будет нормально! Пока! — и я взял портфель и пошел к выходу.

Но на выходе столкнулся с девочками, которые возвращались в класс. Они, втихую, пошли проводить Риту до порога школы. Я, естественно, сделал знак, что пропускаю их. Они вошли, и Ира сразу спросила,

— Ты уходишь уже? А мы хотели попросить, чтобы ты нам у школы спел вчерашнюю песню.

Я же решил прикинуться шлангом, и, сделав изумленный вид, сказал,

— Да вы что, мне и с моим голосом только в туалете кричать занято. Да и песен я не знаю, от слова никаких.

Девочки зашушукались, и Ира возмущенно продолжила,

— Брось прикидываться. Нам Алла всё рассказала, что там было в кабинете английского.

На что я не преминул ответить,

— Мне бы тоже хотелось это знать? Не просветите ли благородные сеньоры? А то я в полном недоумении?

— Хватит изображать шута, — уже сердясь ответила Ира. — Мы серьезно спрашиваем, а ты дурака валяешь.

— Милые дамы, да я бы и рад, но не знаю, какую именно правду вам рассказала Алла. Мне бы, хоть вкратце, хотелось об этом узнать. Будь ласка, панночка, поведай сие. — и застыл, ожидая ответа.

Девочки переглянулись, и Лира сказала,

— Алла рассказывала, что когда вы остались в классе, то она вытирала доску, ты вдруг запел какую-то красивую песню, и слова в ней были очень проникновенные, но она не может их точно вспомнить, а запомнила только припев. Затем ты подскочил к ней и приподнял за талию. Она испугалась, и повернувшись — надавала тебе пощечин.