Владимир Панин - Сталинградская метель [litres]

Обида явственно зазвенела в голосе начальника Генерального штаба, и вождь поспешил его успокоить:

– Товарищ Мехлис к вашему возвращению в Москву не имеет никакого отношения. Ставка считает, что наступила пора переноса активных действий Красной Армии на другие участки советско-германского фронта. Чтобы раз и навсегда, окончательно и бесповоротно выбить из рук врага стратегическую наступательную инициативу и начать изгнание немецко-фашистских оккупантов из нашей страны.

Что касается критики работы вашего штаба со стороны товарища Мехлиса, то надеюсь, что вы прекрасно понимаете, что именно в этом и заключается его работа, за которую ему платит деньги наше государство, – чуткая мембрана трубки позволила маршалу услышать едва слышный смешок вождя.

– Понятно. У меня вопрос относительно нынешнего командующего Южным фронтом генерала Рокоссовского. Намерена ли Ставка использовать его на вновь созданном Центральном фронте?

– В связи с конфликтом интересов, возникшим между товарищем Голиковым и командармом Черняховским, мы намерены временно поручить ему командование Воронежским фронтом. Там намечается крупный успех, и ничто не должно помешать его развитию.

– Кому же Ставка намерена поручить командование Центральным фронтом? Генералу Коневу?

– Совершенно верно, товарищ Василевский. Ставка поручила ему создать штаб фронта на базе бывшего Брянского фронта и провести наступление на Севск и Орел.

– А генерал-полковник Мехлис поедет вместе с Рокоссовским?

– Нет, он останется на Южном фронте. Еще вопросы есть? Если нет, то тогда до свидания. Ждем вас в Москве.

Шел последний месяц зимы, когда госпожа Удача, казалось, повернулась лицом к генералу Ватутину. После возвращения 3-й гвардейской армии Юго-Западный фронт совместными усилиями с соседом – Воронежским фронтом – разгромил противостоящую ему группу армий «В» и армейскую группировку Фреттер-Пико. Успех был полный, и образовавшаяся в обороне врага многокилометровая брешь сулила Николаю Федоровичу новые победы и успехи. Нужно было только поторопиться, пока противник не успел выстроить новую линию обороны.

Ставка в лице маршала Василевского ставила задачу комфронта Ватутину нанести фланговый удар немецкой группе армий «Дон» и, отрезав её от основных сил противника, уничтожить, завершив таким образом освобождение Донбасса. Сам же генерал Ватутин видел главную задачу фронта в выходе к берегам Днепра в районе Запорожья и Днепропетровска.

Именно Днепр был тем рубежом, на котором Ватутин собирался остановить победное шествие своих войск. Что касается Манштейна, зубами державшегося за Донбасс, то комфронта считал, что ликвидация его группировки дело времени и может подождать.

– Главное – Днепр, главное – Запорожье и Днепропетровск, – говорил он, сотрудникам своего штаба, настраивая их на пусть долгий, но решительный бросок.

Москва была не против подобных сдвигов задач фронта, справедливо полагая, что после того, как большая часть 1-й танковой армии немцев не смогла переправиться в Таганрог, возможности Манштейна вести активные действия будут ограниченными.

Поддержка Ставки радовала генерала Ватутина, равно как и все командиры боевых соединений фронта разделяли точку зрения командующего фронтом. Среди них не было разногласий, подобно тем, что возникли на Воронежском фронте у генерала Голикова с командармом Черняховским.

После разгрома немцев под Касторной у соседей также появился шанс совершить глубокий прорыв в тыл врага, и генерал Голиков постарался его не упустить, оставив добивание окруженных войск противника на потом. Филипп Иванович посчитал, что враг полностью сломлен и деморализован, но немцы быстро доказали командующему фронтом обратное и смогли вырваться из котла окружения. Потеряв тяжелую технику и понеся людские потери, они отошли на запад, к огромному недовольству Ставки. Незамедлительно было проведено расследование, в котором Голиков возложил вину за случившуюся неудачу на генерала Черняховского.

Молодой и амбициозный генерал, хорошо проявивший себя в обороне и освобождении Воронежа, был полностью не согласен с выводами комиссии и написал письмо Сталину. Последовало новое расследование, по окончании которого Ставка неожиданно для всех приняла сторону молодого генерала.

Александр Михайлович Василевский видел причину этого в том, что у Филиппа Голикова не было значимых успехов на посту командующего фронтом. В градации Сталина он явно занимал строку «генерал обороны», тогда как Черняховский полностью соответствовал критериям «генерала наступления».

Верховный с радостью был готов проверить молодого полководца в деле, но пока только на уровне армии. Поэтому Сталин принял соломоново решение, отозвал Голикова в Москву и назначил на пост командующего фронтом генерала Рокоссовского. Справедливо полагая, что тот найдет общий язык с энергичным Черняховским.

Учитывая сложность положения на фронте, Верховный не стал вызывать Рокоссовского в Москву, решив с ним все основные вопросы по телефону.

– Создалась благоприятная обстановка серьезно потеснить противника в восточных районах Украины и центральной России. После разгрома под Касторным немцы не успели создать прочный фронт обороны. Нужно только не упустить этот момент и, перегруппировав войска, постараться продвинуться как можно дальше на запад. Мы очень надеемся на то, что и эта задача окажется по плечу вам и вашим помощникам, товарищ Рокоссовский.

– Я и мой штаб приложим все усилия к тому, чтобы оправдать ваше доверие, товарищ Сталин, – заверил Верховного генерал, – однако понятие продвинуться как можно дальше на запад требует уточнения рубежей этого продвижения на запад. Возможно, я не владею полной информацией о положении дел на фронте, но мне кажется, что его армиям под силу продвинуться в ближайшее время на рубеж Курс – Белгород – Харьков.

– И только? – удивился Сталин. – Ваш сосед товарищ Ватутин готов идти гораздо дальше, вплоть до самых берегов Днепра и даже захватить переправы через него. Ставка полагает, что вы тоже сможете дойти до берегов Днепра в районе Кременчуга. Учитывая, что у вас или у Ватутина могут быть разные темпы продвижения, вопрос о разграничительной линии фронтов относительно Днепропетровска пока ещё не принят. Мы считаем, что этот город достанется тому, кто раньше выйдет к его рубежам, – Сталин попытался сыграть на самолюбии генерала, но его слова пропали втуне. Рокоссовский твердо стоял на своем мнении, проявляя полное равнодушие к лестной славе освободителя не только Днепропетровска, но и Кременчуга и Полтавы, вместе взятых.