Иосиф ибн Забара - Книга увеселений

Уселись, наконец, за стол. Раб покрыл его скатертью, ветхой и нечистой. Потом принес две большие чаши – в одной хрен, в другой уксус. А вместо хлеба водрузил корзину опресноков, сухих, как песок пустыни.

– Макай хрен в уксус и ешь, – сказал Эйнан, – изысканное это блюдо необыкновенно полезно: гасит пожар в печени и для желудка не тяжело.

– Печень моя и без того холодна, хрен повредит, а уксус не поможет, – уныло возразил Иосиф ибн Забара.

– Хрен не позволяет дурным жидкостям разливаться по телу. Он остановит и черную влагу, что питает меланхолию, и красную влагу, что разжигает гордыню.

– Как врач скажу тебе – от хрена происходят темень в глазах, слабость в ногах, запор жестокий, а груди у женщин сморщиваются. Природа вещи в имени ее заключена. Скажем, природа свиньи – свинская, и природа хрена тому же закону следует. И опресноки не ко времени тут. Разве сегодня ночь пасхальная?

– Ты худое о пище знаешь, а добрым пренебрегаешь, – возразил Эйнан.

– Худое важнее знать, дабы от вреда уберечься, – сказал Иосиф.

– Вижу, не хочешь ты моего угощения. А ведь мудрый Соломон говорил, что праведный ест вволю, а чрево нечестивого оскудевает.

– Коли так, – воскликнул смущенный Забара, – наемся и я! – сказал и мигом проглотил чуть не весь хрен.

– Экий аппетит у тебя непомерный! – воскликнул Эйнан и велел рабу унести поскорей остатки хрена.

“Скупец!” – подумал Иосиф. “Обжора!” – подумал Эйнан.

– Мудрец сказал, – заметил Забара, – что у кого есть, что есть, пусть ест, как проголодается, а у кого нечего есть, пусть ест, как еда появится.

– Ешь, дружище, все, что видишь перед собой. И стол дубовый ешь, и свечу сальную, и скатерть дорогого бархата! – с досадой ответил Эйнан.

– Благословен, кто знает, что завтра увидит восход, и будет сыт.

– Кто обуздает вожделение чревоугодия, того ждет величие. Ради твоей славы мы в путь пустились. Не так ли, Иосиф?

Однако напоминание о прекрасной цели путешествия не смягчило барселонского лекаря. Трудно вырвать из сердца обиду, как из платья вытравить гниду.

Хвалы умеренности

Покончив с первой переменой кушаний, украшением которой была чаша с хреном, хозяин и гость продолжили оживленную, хоть и несколько омраченную наметившимся раздором застольную беседу, и углубились в предмет умеренности в еде.

– Для многих болезней лучшим снадобьем является подходящая пища, – изрек Забара, – и не оставляй желудок пустым на долгое время, и избежишь недугов.

– Брюхо твое желает харчей всякий час. Впрочем, не желудок ненасытен, а обжора. Боюсь, гнездятся в тебе хвори. Или забыл, что врач пример подает, и не гоже ему объедаться? – спросил Эйнан.

– Ешь, пока естся! Лишь скупец надеется жить вечно, забывая, что смерть придет, и конец удовольствиям, хоть ты врач, хоть вельможа, хоть монарх!

– Надо есть, чтобы жить, а не жить, чтобы есть, и из умеренности родится радость! – провозгласил Эйнан.

– Воздержанность и счастье плохо уживаются, и век не будешь сытым, коль ешь до полусыта!

– Ешь до полусыта – проживешь досыта! – не остался в долгу хозяин.

– А мудрецы что в книгах пишут? – спросил Забара.

– Пишут: “Ешь понемногу и не умрешь, ей-богу!” – торжествующе заявил Эйнан.

– Читал, да не уразумел! Это ведь утешение голодным, а не увещевание сытым! – парировал Забара.

Эйнан осерчал, и не оттого, что замечание дерзко, а оттого, что справедливым показалось. И решил хозяин поразить гостя книжным знанием и обрушил на голову его камнепад мудрости.

** Умеренность в еде – от всех немочей лекарство.

** Меньше есть – меньше болеть.

** На пустой желудок и совет умней выйдет.

** Сильно голоден – можно и к столу, не сильно голоден – прочь из-за стола!

** Пища – как лекарство: помалу и не сладко, не наслаждение, а польза!

** Чревоугодие – худшая из страстей.

** Достоинства человека – в преобладании разума над прихотями желудка, недостатки – в противном.

** Раб вожделений – раб, господин вожделений – господин.

** Не верь, что некто мудр, покуда не убедишься, что он умерен в еде.

** Царь попросил четырех великих врачевателей назвать снадобье, которое лечит и не вредит. Первый сказал: “Теплая вода”. Второй сказал: “Горчичное семя”. Третий сказал: “Личинки чернокрылой бабочки”. А четвертый молчит. “Говори и ты!” – потребовал царь. “Теплая вода расслабляет желудок, от горчичного семени обмочиться можно, а от личинок чернокрылой бабочки печенка болит!” – сказал четвертый врачеватель. “Какое же твое средство?” – спросил царь. “Мое средство простое. Поел в меру, из-за стола встань и к столу не возвращайся!” – ответил четвертый.

– И если тебе, дражайший мой гость, – промолвил Эйнан, – любовь к услаждению нутра заслонила разум, и речи мудрецов темны кажутся, то скажу простыми словами поэта:

“Всяк, кому обжорство в радость,

До заката ест от зорьки,

Не узнает жизни сладость

И помрет в недугах горьких”.

Ягненок и бык

Поток эйнанова красноречия был прерван появлением раба, который нес впереди себя на вытянутых руках дымящееся блюдо, отягощенное жареным ягненком. В воздухе повис умопомрачительный аромат. Забара приободрился.

– Жизнью клянусь, жареное мясо – яд! – заявил благонамеренный Эйнан, – и не что иное, но любовь к другу говорит устами моими!

– Жизнью клянусь, любовь твоя дьявольская, и удушают объятия ее! – воскликнул Иосиф ибн Забара.

– Не веришь мне, так поверь мудрецу, что назвал пять абсолютно ненужных вещей.

– Какие это вещи?

– Дождь над морем, свеча средь бела дня, юница бессильному старику, милосердие неблагодарному и жареное мясо в пищу человеку.

– Чем же мясо-то плохо?

– Оно портит зубы, обременяет желудок, вздувает живот, гонит в отхожее место трижды в час.

Не внемля хозяину, Забара нацелился на грудинку. “Сердцу навредишь!” – остерег Эйнан.

Забара протянул руку к ребрышкам. “Эта часть плохо переваривается!” – вскричал Эйнан.

Забара взглянул на почки. “Стоп! От этого кровь в мочу попадет!” – прорычал Эйнан.

Забара потянулся к ляжке. “Не смей! Кусок этот близок к кишкам и нечист!” – заорал Эйнан.

Забара собрался взять курдючок. “Грязь и мерзость это!” – заверещал Эйнан.

– Зачем велел принести ягненка, коли не хочешь, чтоб я ел от него? – спросил Забара.

– Поешь от лытки или бедрышка, эти куски – меньшее зло, – примирительно сказал Эйнан.

Только Забара потянулся к мясу, а Эйнан опять за свое: “Эй, не бери от передних ножек, а бери от задних! Да не хватай левую, она близко к сердцу, а возьми правую! Я сам тебе подам!” Эйнан протянул гостю сухую и пригорелую правую ножку ягненка, и Иосиф с унылым видом принялся за угощение. Огорченный разгулом пиршества, хозяин приказал рабу убрать блюдо, да поживей. Гость вскипел от гнева и швырнул на пол тарелку. “Доколе смеяться будешь надо мной, скупердяй? – завопил Забара, – где слыхано, и из какой книги вычитал, чтоб человека, как собаку, костями кормить!? Добром дай мне мяса, не то силой возьму!” И обезумевший Иосиф бросился вдогонку за рабом и успел урвать основательный кусок.