Алексей Булатов - Гаремы. Все зло от баб?

Еще Мазур учил меня драться на копьях. Это было сложнее, чем я представлял. Сражение на копьях напоминало мне драку монахов Шаолиня из старых фильмов про кунг-фу. Копьем называлась палка с острыми лезвиями с двух сторон. Его можно было бросить, а можно было им колоть, рубить или толкать. Копьем можно было снести голову или проткнуть соперника насквозь, оно было и оружием, и щитом. И кстати вот на что мне были нужны деньги, так это на хорошее копье. Оно стоило шестнадцать серебряных монет или одну золотую монету. Для занятий с Мазуром мне было достаточно и обычной палки, но для того, чтобы сражаться с рыцарем, мне нужно было владеть им в совершенстве. Мазур показал мне упражнения для боя с тенью, чтобы я мог самостоятельно отрабатывать приемы, и провел несколько обучающих спаррингов. Я понял, что год для того, чтобы действительно стать рыцарем – очень маленький срок. Особенно если учесть, что я не был в состоянии посвящать все время тренировкам, хотя и тренировался активно, мне это нравилось. Хилт давал мне и груш, и партнеров по всем видам сражений. Лук, кстати, оказался не таким уж и тяжелым устройством, разве что, как по мне, больше был рассчитан на удачу, нежели на мастерство. Хотя может я и ошибался, все-таки растянуть лук и хладнокровно прицелиться в противника, и также спокойно выпустить стрелу, когда стрела противника уже летит в тебя – это реальное мастерство. Но зато тренировки на луковой стрельбе были самыми безопасными, так как стреляли мы все-таки по мишеням.

У меня появилась одна удивительная для меня самого привычка: мое утреннее посещение отца Фартина. Я себя оправдывал тем, что отец Фартин заваривает свои отвары, которые похожи и на чай и даже на кофе, но на самом деле меня влекла к нему возможность поговорить. Он спорил со мной, но делал это беззлобно и всегда легко останавливал меня, когда я уж совсем распалялся. Благодаря отцу Фартину и еще Сафию я понял, что мое преимущество цивилизованного человека, каким я себя тут мнил, ничтожно, а их житейский опыт и мудрость существенно ценнее всех моих умений и знаний. Я, конечно, был кладезю знаний для них, но и сам учился тут ничуть не меньше.

– Вот, Алексей, ты говоришь, что всюду видел церковников и что в твоем родном мире тоже церковь присутствует. Ты относишься к этому с негативом. А ты не думал, почему человечество всегда создает церкви? Ведь мы все – порождение человека. Человек стремится душой к богу, во всех народах и во всех вселенных, и, понимая свою недоразвитость, он создает посредников.

– Мне посредники вот ни к чему, я сам по себе помогу.

– Да, конечно ты у нас светлее всех святых и способен пройти через все тернии самостоятельно. Но много ли ты прошел сам? Тебе дан дар, ты ходишь между вселенными, ты нашел великого учителя, как ты его называл, Элронд. И сколько ты мне тут рассказывал, на что была похожа твоя жизнь до этого?

Тут Фартин бил в болевые точки, он был, как те болезненные уколы совести, которые действительно мучили меня постоянно. Что-то, что произошло со мной, скорей было вопреки, а не благодаря. Сколько раз я хотел, чтобы действие черного плода было отменено. Но долго бы я продержался в этом случае? Хотя, наверное, пройдя весь этот путь, я бы не спрятался больше на дне бутылки, так как понял суть жизни без алкоголя и наркотиков, уловил ее аромат. Но это судьба протащила меня, насильно, считай за уши. И зачем я все это рассказал Фартину?

– Роль церкви в обществе: давать иное питание обществу. Давать понимание, что есть и что-то другое, кроме женщин, хлеба и вина. Но сама церковь – это же тоже люди, и потому и возникает это раздвоение, на духовную и мирскую части. Церковники также хотят женщин, хлеба и вина, а самое главное: они хотят власти. Это самый тяжелый грех, который поражает церковника во всех мирах: желание властвовать над другими людьми. Люди сильные и свободные от этой власти шарахаются как от чумы, для них это великая ответственность, которую слишком тяжело нести, а люди более слабые видят во власти собственное могущество, которого у них нет, и не было никогда. Но они ее желают, а она их пожирает. Но ты не думай, что церковники не знают этого своего греха, мы пытаемся с ним бороться, отсеивать слабых. Увы, у таких людей есть особое умение: прятаться и вводить в заблуждение.

Да, я тоже про это думал, для чего люди стремятся во власть, чем там им намазано? Вот тут я приобрел какое-то значение в этом обществе, и, наверное, вполне мог бы стать очень важной фигурой, но почему-то меня это скорее пугало. Я бы не стал за это бороться. Так же и Сафий с Мазуром, они действительно боролись за свой город, и мне очень повезло (если это, конечно, было везение, а не точный расчет Элронда) попасть именно в этот город.

– А расскажи мне еще раз про цифры, что ты там говорил?

– Да это не я говорил, это теория, о которой я читал, из нашего мира. Просто Элронд сказал, что она очень близка к истине. Что частица, которая составляет человеческое Я ну или душа она проходит через цифры от единицы до восьмерки. Единица – это материя, двойка – это флора, тройка – фауна, четверка – человек, пятерка – ангел, шестерка – молодой бог, семерка – солнце и восьмерка – новая вселенная. Путано немного, я и сам до конца не понимаю, что все это означает.

– А я, кажется, начинаю понимать, хотя понятие вселенной для меня и новое: душа проходит эволюцию от состояния камня до создателя новой вселенной.

Для Фартина это было просто, а для меня не очень, у меня не укладывалось в голове, как мельчайшая частица может быть одновременно и целой вселенной.

Еще я ходил в гости к Лейле, но не решался к ней зайти. Доходил до ее домика и наблюдал за ней, как она мылась, как ложилась спать. Я чувствовал себя каким-то извращенцем, но меня тянуло к ней, я хотел ее, но не знал, как она отреагирует. Если появиться вот так вот перед ней, то реакция будет непредсказуемой. Поэтому я только наблюдал и наслаждался. «Ну, ничего», – утешал я себя, до турнира уже оставалось меньше недели, уж потом точно к ней приду, и тогда ей уже не устоять передо мной.

Время действительно шло очень быстро, каждый день был похож на другой, с утра я шел к Фартину, завтракал с ним, потом возвращался в клинику, где занимался тем, что ходил и ставил диагнозы. За прошедшие четыре месяца Милл провел семь операций по удалению аппендикса, из которых пять было успешных, а две – нет. В двух случаях аппендикс успел лопнуть, и мы ничего не могли уже сделать. Была одна операция, когда аппендицита не оказалось и пришлось вскрывать всю полость живота, чтобы найти причины болей. Дело было в другой надорванной кишке, которую Милл успешно зашил. Пациент даже поправился. Но в основном мы занимались травмами, и именно их мы лечили лучше всего. Однако всевозможные травмы были тут основной причиной смерти у мужской части населения старше двенадцати лет. Детской смертности я даже не касался, тут вообще детей до двенадцати лет за людей не считали, как и женщин. Как говорил мне Сафий: