Дмитрий Ю - Кировская весна 1931-1935

И только когда стихала размеренная жизнь челюскинского коллектива, когда Отто Юльевич последним заканчивал занятия кружка высшей математики, в кают-компании на сцену за час до сна появлялся Федя Решетников. Неутомимый балагур, прибауточник, непременный запевала и зачинала. Место его – у рояля, у патефона, иной раз и просто на полу, где он выплясывал такие классические «балетные» номера, что мы помирали с хохоту.

Вокруг Феди создался свой джаз. Сыгровки шли под его личным руководством. Оркестр был специфический. Кроме ребят из команды с мандолинами и гитарами, он включал в себя Сельвинского, ожесточенно дувшего в сделанную им самим из бумаги трубу. Шафран стучал палочками по маленькому деревянному обрубку или свистел на гребенке. Гаккель ловко высвистывал на специальной джазовой дудочке. Оркестр неплохо исполнял и «Катеньку» и «Румбу-Фьесту».

Пели частенько стихи Сельвинского: «Шли три матроса с буржуйского плена». Это было модной вещью на корабле. Сам автор песни не раз выступал со стихами в нашей аудитории и рвал воздух своим трубным голосом: «Крала баба грузди, крала баба грузди и бобы». Тот, кто не участвовал в общем веселье наверху, уходил вниз в Красный уголок.

Многие читали, сидели над домино, а кое-кто дулся в козла. У «козлятников» считалось особым шиком крепко брякнуть костью об стол. Проигравшему – свистели и по-милицейски руками давали сигнал на выход. Тут же ютились тихие, скромные шахматисты, бузившие только в конце игры при проигрыше или при перемене хода…

Так жила, работала, развлекалась советская пловучая колония в Арктике, во главе со своим «полпредом» – большевиком-ученым Шмидтом.

Мы уже подходили к мысу Челюскина.

Туман… туман… к а к. . в китайской прачечной. Может быть, поэтому мое первое полярное «стихотворение» выглядело так:

Арктика – прачка, шанхайская прачка,

Паром тумана свела горизонт.

И вот эта торосная качка

Наш ледовитый Фронт.

Грубо, необтесано, но меня, как «начинающего поэта», не обидели, и стих появился в стенгазете.

Берег лежал рядом, но туман не показывал его. Сквозь толщу словно утрамбованного пара еле-еле можно было различить темные, громадные силуэты кораблей. Их много. Здесь бросили якорь «Красин», «Сибиряков», «Седов», «Сталин», «Русанов» и другие.

Но и это едва видимое зрелище было грандиозно. Мыс Челюскина – самая северная точка материка. Надо было произойти Октябрьской революции, чтобы эта недоступная прежде земля увидела сразу и впервые 6 кораблей, и каких кораблей!

{11}

Мне теперь не до игрушек —

Я учусь по букварю,

Соберу свои игрушки

И Серёже подарю.

Деревянную посуду

Я пока дарить не буду.

Заяц нужен мне самой —

Ничего, что он хромой,

А медведь измазан слишком…

Куклу жалко отдавать:

Он отдаст её мальчишкам

Или бросит под кровать.

Паровоз отдать Серёже?

Он плохой, без колеса…

И потом, мне нужно тоже

Поиграть хоть полчаса!

Мне теперь не до игрушек —

Я учусь по букварю…

Но я, кажется, Серёже

Ничего не подарю.

{1}

5 сентября в 9 час. 20 мин. южнее Подольска, около станции Лопасня, в результате аварии самолета погибли: заместитель наркомтяжпрома, начальник Главного управления авиационной промышленности т. Баранов Петр Ионович, начальник Главного управления гражданского воздушного флота т. Гольцман А. 3., директор завода № 22 т. Горбунов С. П., зам. начальника Главного управления гражданского воздушного флота т. Петров А. В., член Президиума Госплана СССР т. Зарзар В. А., шеф-пилот т. Дорфман И. М, бортмеханик Плотников Н. Е. и т. Баранова Б. М. Правительство назначило семьям погибших персональные пенсии.

{РИ}

Пролетая в тумане над Подольском, самолет колесами оборвал и утащил за собой канатик любительской антенны, укрепленной на высоких шестах. Затем задел элероном левой плоскости за верхушку высокой ветлы. Левая консоль крыла отвалилась, а самолет носовой частью ударился о землю и рассыпался.

{РИ}

/Примечание Автора: События совпадают с аналогичными событиями нашей реальности/

К сожалению, больше встретиться с Петром Ионовичем мне не пришлось. 5 сентября 1933 года его самолет попал в туман. Дорфман оказался недостаточно подготовленным к слепым полетам, он сам и пассажиры погибли.

Вскоре самолет САМ-5 подготовили для полета в Москву. Уже была пасмурная пора, приближалась осень, с ее не очень-то (для небольших машин) летной погодой. В перелете приняли участие я и моторист В. Петров, пилотировал самолет летчик А. И. Гусаров. Ветер был попутный. Прошли Задонск. Елец, а вот уже река Ока и Серпухов, и на берегу аэродрома летное училище, в котором учился Гусаров (там он и женился). Видимо он не мог отказать себе в удовольствии побывать на серпуховском аэродроме. Сели, сразу же появились приятели и знакомые Гусарова. Поговорили, перекурили и снова в воздух. А вот уже в дымке Москва, там и Тушинский аэродром. Больших формальностей в то время не требовалось. Передали документы, облетали самолет несколько летчиков из аэроклуба, сдали самолет, оставили на всякий случай В. Петрова и отправились домой в Воронеж.

В Воронеже было много всяческих дел. Заканчивалось строительство экспериментального самолета САМ-6 с мотором М-23 (65 л. с.). Проектировался самолет с дельтавидным крылом «Сумма» и уже договаривались с директором воронежского авиатехникума товарищем Кузьмой Захаровичем Куриленко о строительстве в учебно-производственных мастерских техникума модификации САМ-5 в деревянном варианте САМ-5 бис.

{9}

Киров, отдыхавший в Сочи, писал остававшемуся в Москве "на хозяйстве" Лазарю Кагановичу: "Надо запретить под страхом исключения из партии полеты ответработников-нелетчиков без разрешения ЦК. Надо строжайше проводить в жизнь запрещение и обязательно исключать провинившихся, невзирая на лица".

Политбюро срочно составило и утвердило у Кирова список постов, обладатели которых лишались права свободного полета – от членов ЦК до начальников главных управлений наркоматов. Чуть позднее подготовили и обширный список мероприятий, которые должны были обеспечить безопасность полетов. Так, в СССР ввели ежегодную проверку квалификации летчиков, чего прежде не делалось. Авиапром обязали комплектовать каждый самолет всеми приборами, необходимыми для слепых полетов. А всем авиапредприятиям запретили переделывать машины по собственному разумению (как это случилось с опытным самолетом АНТ-7 Р-6 с обозначением USSR-S, которому в ЦАГИ в июле 1933 года были приданы черты пассажирского самолета. Опытный вариант был изготовлен заводом в единственном экземпляре. С боевого самолета убрали все вооружение. В фюзеляже разместили восемь кресел для пассажиров. Кабину экипажа остеклили). Тем же постановлением категорически запрещалось перевозить пассажиров на не испытанных полностью самолетах. Но главное, в стране появились навигационная, метеорологическая и штурманская службы. А также обязательное оснащение высоких объектов, таких как радиоантенны, сигнальными огнями. Произошедшая катастрофа также ускорила создание Воздушного кодекса.